Долго носил черный козел Вечерника: вначале по небу под месяцем ясным да под солнышком красным, потом по земле -- по кочкам да бездорожью, через бурьян, лопухи и крапиву, сквозь кусты колючие да леса дремучие продирался; тряс бородою гневно, орал, завывал, силясь сбросить ездока непрошеного, однако лишь сам притомился и взмолился тогда:
-- Отпусти ты меня, добрый молодец, на волю вольную -- травку щипать да кочерыжки жевать. Нешто конь я тебе, чтоб на мне верхом по белу свету ездить? Позор, позор-то какой на оба моих рога!
А Вечерник ему:
-- Чем же не конь? Скачешь справно, летишь быстро, да и страшен ты с виду, так что любой ворог тебя испугается! Подожди, вот подкую я тебя, да седельцо да уздечку прилажу -- и станешь ты не хуже коня, самого боевого!
Замотал козел головою яростно.
-- Чтобы я?.. Чтобы меня?.. Да в узду?.. Не бывать тому! -- притопнул копытцем норовисто и опять принялся Вечерника по полям -- по лесам носить. Но не того напал! Упрям козел, гневен, но и богатырь тверд как кремень. Настоял-таки на своем!
Покорился козел и вынес седока на дорогу ровную. Везет и бормочет себе в бороду ругательства скверные, честит богатыря почем зря, а Вечерник слышит и ухмыляется: мол, ругать меня ругай, сколько влезет, козья морда, а службу свою неси.
Вот въехал богатырь в одно село. Как увидели его на козле верхом огнищане, поразбежались в страхе.
-- Колдун! Колдун! -- кричат.
Ставни-двери позапирали, детей и скотинку порпрятали. А кузнец бросил молот свой, бросил мехи и убежал быстрее прочих. Гнался, гнался за ним Вечерник -- не догнал.
И д другом селе повторилось все точь-в-точь. Да и в третьем не лучше.
Никто не берется козла подковать, да еще такого страшенного.
Так доехал богатырь до самой Рдянки-реки, до моста калинова, за которым иные уж земли начинаются. И смотрит -- стоит над рекою в чистом поле чудо-кузница, на двенадцать поприщ в ширину раскинулась да на семь -- в вышину. Слышен молот звон об наковальню да дыханье мехов могучее. Обрадовался Вечерник, грохнул в двери булавою.
-- Нет ли кого здесь, кто б взялся конька моего подковать? -- вскричал.-- Да по оружейной части не сыщется ль умелец? И распахнулись кузницы двери, и шагнули из них три малютки-детинки: один -- с гору величиной, другой -- мощному дубу чета, а у третьего усища на пять саженей с стороны торчат.
-- Как не найдется? -- удивляются.-- А мы на что? Да скажи прежде, человече чудной, куда это ты на таком коне ехать собрался? Уж не со Змием ли биться?
-- С ним, с ним, проклятущим! -- ответствовал Вечерник.
-- Благое дело! -- закивали великаны.-- Пособим тебе...
И без лишних слов за работу принялись.
Принялся больший из них, по прозвищу Вертогор, козла бодливого подковывать; меньший, Усынюшка,-- уздечку ему плести; средний же, Дуборух, взялся оружье богатырю ковать.
Ударит раз, ухмыльнется да песню заклинательную споет.
Ладно куется железо под его молотом; мощью полнится оружие от пения великанова. Жар огненный да вода хладная ярости бранной ему придают.
Вот и готовы мечи острые: один -- простой, другой же -- заговоренный, Мерлухом Гадьим зовется, для битвы со Змием сработан.
Тем временем и узда-уздечка на козью морду прилажена, и сам конек дивный подкован.
Напутствуют великаны-кудесники словом добрым Вечерника, всякою снедью его запасают, чтоб не оголодал в пути в землях чужих, на коня подсаживают да наказывают строго-настрого, коли туго придется, дудеть со всей мочи в рог ревущий, ему даденный, что по всей Земле слыхать.
Попрощался с Сынами Свароговыми богатырь, переехал по калинову мосту через реку пограничную -- и совсем в иные земли попал. Ни былинки -- ни травинки, ни кустика -- ни деревца не видать. Гола и сира земля кругом, золою припорошена, пеплом присыпана, огнем пожрана.
И бродят в той земле -- Гарбрандии,-- великаны сказывали, по ночам крады огненные, а днем -- вихри серые, смерчи крученые. А правит тою страною погорелою дева пламенная -- Ардика-Воительница, Ардина дочка Великого,-- и свирепы, и бесстрашны в битвах воины в ее войске, да девы пылкие -- огневицы -- в любви ражнее их. Ведь недаром волхвы говорят: "Горе безумцу, Огонь возлюбившему!" И впрямь так...
Но, видать, в хороший день Вечерник в путь отправился: краем-краем миновал он Горелые Земли без помех и ущерба для себя и не повстречал в сем месте пустынном никого.
Выехал он к морю, теплому да синему, и -- по берегу залива, что Ящуровым зовется,-- к речке Змеиной.
В сумерках уже отыскал богатырь брод через речку эту и переправился на другой берег, крутой да кряжистый. И на утесе заметил мужа младого, но мощного, облика странного, что стоял недвижимо, не меч кривой опершись, и наблюдал бег вод в задумчивости. Золотой шлем с гребнем венчал его голову, черный плащ в золотых перевивах наброшен был на плечи и тускло мерцали ворованные доспехи на груди его, отражая свет полуночного светила.
Поприветствовал его Вечерник поклоном, как у добрых людей принято, и спросил, что за край, куда он попал, что за люди в нем обитают да кто правит ими.
Ничего не ответил незнакомец, а лишь ткнул пальцем в змеевидный знак, начертанный у него на доспехах, и отвернулся, полный высокомерного презрения. И скользнула по его тонким бескровным устам не улыбка, а кривая тень ее.
И спросил тогда Вечерник, далек ли путь до владений Змиевых. Но и на сей раз не удостоил незнакомец его ответом, и даже не пошелохнулся ничуть.
Смирил богатырь гнев, вспыхнувший в сердце, и так молвил почтительно:
-- Неведом мне, любезный, язык твой без слов, непонятны и речи, полные безмолвия... Видать, и ты человечий говор плохо разумеешь... Что ж... Пусть тогда толмачи наши поговорят друг с другом на языке своем звонком! И хоть кривится твой, а мой прям, надеюсь, поймут друг друга лучше они, чем у нас это получилось!
И достал с этими словами удалой росит меч свой, и поцеловал железо хладное, и поклонился Матери-Сырой-Земле на все четыре стороны.
Поднял и немец свой клинок изогнутый.
Бросился на него богатырь, замахнулся и обрушился всею тяжестью своего удара, но тот отскочил так проворно, будто Тяга Земная его не держала, и опять врос в землю, как влитой, в десяти шагах,-- меч же Вечерников лишь воздух рассек со свистом.
Но тут же снова взвился. И опять тщетно -- опять увернулся враг, и звякнул меч о камни. Да не переломился, ибо на славу сработан был, а лишь зазубрина на нем осталась.
И тут открылось Вечернику, что не с человеком он бьется, ибо увидал богатырь у противника мощный хвост заместо ног, при помощи которого тот и прыгал так ловко да далеко, и который держал его крепко, когда надо было. И в этот самый миг скакнул змееног на него со страшным шипом, молнией блеснуло кривое оружье его, и если б не природная удаль богатыря, не сносить бы ему головы. Едва-едва погибели избег.
А ворог отскочил назад и тут же, передышки богатырю не давая, опять скакнул. И опять, и опять!..
Зазвенели железы злые, в щепу разлетелись щиты дубовые, пораскололись шеломы на головах: в раж вошли бедовые битвы духи.
Бьется Вечерник, только чувствует: сякнет сила его молодецкая с каждым шипом вражеским, с каждым скоком, и не хочет земля чужая его держать; противник же бьется ни страху, ни устали не ведая, и мнится Вечернику, что все могучее он становится с каждым шипом своим поганым, и все сокрушительнее удары его делаются, а скачки -- стремительней.
И шатается богатырь от слабости, потом да кровушкой обливается, трещат косточки его под ударами хвоста змеиного, да кривой меч ворогов того и гляди голову с плеч снесет.
А Змееногу все нипочем: ни единой царапинки у него, да не потому, что ни разу не настиг меч его Вечерников, а потому так, что срастается змееногова кожа на глазах тут же и раны сами собою целятся.
И ухмыляется недобро нелюдь, тусклый взор в богатыря вперяя, и торжество победы скорой уже читается во взгляде том.
-- На беду ввязался в этот бой я! -- Вечерник думает.-- Сложу головушку ни за что ни про что!
И быть беде бы, если б боги богатыря не надоумили. И вынул тогда он из ножен меч заговоренный, на битву со Змием Гадом ему даденный.
-- А ну, Мерлух Гадий, покажи, на что ты способен!
И едва назвал он меч по имени, как вернулись к нему силы молодецкие, и сник ворог лютый, тверда сделалась рука Вечерника и направили ее боги верно.
Да как обрушился Мерлух Гадий на змеенога, перерубил ему хвост наполовину, так и упал тот, орошая землю черною своей кровью.
И предстал перед богатырем Меча Хранитель и с поклоном сказал:
-- Исполнена воля твоя, о Владыко! Но знай, что ровно на треть истощилась сила моя и на треть ровно свободен я стал.
Сказал так и вернулся в железо обратно. Спрятал Вечерник поспешно Мерлух Гадий обратно в ножны и впредь решил им не пользоваться зазря, а до встречи со Змием приберечь оружье чудесное.
И подошел к поверженному противнику богатырь.
Удар, ставший бы для любого человека смертельным, не убил змеенога, а только ранил жестоко и сил лишил. Золотой шлем слетел с головы ворога, и черные волосы -змейки, обрамляющие желтоватое лицо его, рассыпались по земле и шевелились, будто бы стремясь расползтись. Лицо незнакомца, красоты дивной, но несвойственной земным мужам и оттого отвращающей, было перекошено судорогой боли.
Справившись с неприязнью, которую внушал ему вид змеенога, Вечерник зачерпнул воды в реке и предложил раненому бойцу -- утолить жажду.
Но тот пить не стал. Когда же богатырь собрался было промыть ему рану, так шикнул, что Вечерник отпрянул невольно.
-- Вода -- это смерть...-- превозмогая боль, произнес поверженный. И было в его голосе что-то нелюдское, отталкивающее.-- Крови, крови хочу! Дай крови своей напиться!
-- Ишь ты!..-- удивленно и возмущенно одновременно воскликнул росит.-- Мало тебе крови, подлый? Свою пей, коли так!
И точно. Повернулся змееног на бок и принялся на глазах изумленного Вечерника землю лизать с вожделением, от крови черную. И всю-всю вылизал-высосал, ни кровиночки, ни золотиночки не оставил, ни своей, ни богатыревой.. А потом откинулся блаженно, смежил очи и заговорил в бреду. На все вопросы Вечерника давешние ответил сполна да еще сказал.
И вот что сказал змееног:
-- Ты в Губранге, пришелец, где живут Люди Дракона, или попросту змеелюди, а управляем ими мы -- змееноги, наместники Змия Гада.
Призваны вершить здесь мы закон и правленье и блюсти Великую Волю Гажью да охранять от врагов рубежи губрангские. Древен род змееногов, древнее, чем этот мир, но еще древнее вражда их с людьми, и потому гласит первая Заповедь Гажья: "Человек -- или раб, или -- убей его!" Люди Дракона -- наши рабы, и отличаются от них змееноги, как огонь от воды, как небо от земли, как меч от тени своей. Мы, змееноги, воины и правители, в нас в равной мере течет и кровь драконов, и людская, и мы вобрали в себя достоинства тех и других, без свойственных тем и другим недостатков. Змеиная мудрость, холод мысли, мощь, ловкость, живучесть, безжалостность к себе и к врагам, порождающие бесстрашие, устремленность к цели и гибкость пути, дар провидения и самовозрождения -- вот что досталось в наследство от гадов. Но и присущи нам нам человечьи гордость духа, дерзость мечты, животворящая воля, умение смотреть правде в глаза, честность и преданность. Все это и делает нас кастою избранных, призванных править мирами. Иное дело -- Люди Дракона... Жалкие черви, вместившие в себя все пороки и слабости и людей, и гадов... Люскую глупость и змеиную хитрость, человечьи горячность рассудка, слабость, хрупкость и незащищенность плоти, неведение цели, ведущее к бессмысленности существования, распыленности, неуверенности в собственных силах и к вечным сомнениям да пустым мечтаниям, змеиные злобность, коварство, безволие, трусость, жалость к себе, заставляющую их пресмыкаться и цепляться за жизнь, а также лживость, мстительность, вероломство и потакание своим страстям, медленно убивающее их.
С виду ты похож на них -- потому-то я и ошибся,-- но ты не такой. Ты -- враг! Ты -- достойный враг! И ты сейчас торжествуешь свою победу. О, как бы я хотел оказаться на твоем месте! -- тут змееног даже застонал.-- Но не спеши радоваться, Сын Солнца! ты -- в Губранге, и здесь все против тебя, а потому -- мой совет -- торопись уносить ноги! Езжай в Змиево Царство -- оно дальше к полудню, за Драконовым Кряжем,-- ты ведь, кажется, туда хотел попасть? Вот и езжай -- там ты и найдешь то, что ищешь,-- ха-ха! -- свою смерть!
-- Клянусь Гадом, Он убьет тебя! -- вскричал, приподымаясь змееног, но снова упал, обессиленный, и смертельная бледность покрыла его лицо.
-- Спасибо добром слове,-- пробормотал Вечерник, усмехаясь.-- Вижу я, что ты -- истинный воин, как по умению вести бой, так и по словам. И хоть часть твоих добродетелей представляется мне сомнительной, а в другую часть что-то мне не верится, и меньше малого в тебе человеческого, все же скажи, что я могу сделать для тебя? Чем помочь?
Пришла очередь и змееногу удивиться.
-- Если б не я пал в битве, а ты,-- сказал он,-- то не задавался б я вопросом таким... А вынул бы из груди твоей сердце и съел бы! Кровью бы твоей утолил жажду, чтоб обрести все твои стати и восполнить силы, утраченные в бою! Но ты -- человек... И ты не станешь пить кровь. Ты глуп, как и все люди! Тогда -- убей меня!
-- И этого не стану я делать,-- отозвался Вечерник.-- И это не по-людски.
-- Как это странно... И непонятно мне...-- задумчиво проговорил поверженный.-- Ну коли так, тогда возьми шлем мой и передай брату моему змееногу Орзунду, что живет в городе Ферте на берегу моря. Будет он тебе благодарен за это и отплатит сполна, да поможет советом мудрым. Будет тебе как брат родной Орзунд, пока ты в нашей земле, если захочешь. Но знай, что, пощадив меня, нажил ты себе врага смертельного на всю жизнь! И коли не суждено мне помереть, не пожалею я сил на то, чтобы смертью твоею выкупить свободу своего духа. "Смертью врага покупается свобода духа!" -- таков второй закон Гадов.
-- Боги нас рассудят...-- молвил кротко Вечерник и поехал прочь, прихватив золотой шлем змеенога.
Немало миновал он селений и немало повстречал на пути своем людей, прежде чем достиг города Ферта, но нигде не нашел приюта на ночь, нигде не был встречен с радушием, столь свойственным жителям Полуночии. Только косые взгляды, только злобное шипенье вослед, только стук разбегающихся босых пяток, только наглухо запертые двери жилищ встречались на его пути.
Ужасали богатыря и дикие нравы и обычаи губрангцев. Ибо видел он истязаемых людей, подвешенных за ноги на деревья, которых немилосердно била палками и камнями беснующаяся толпа; видел он, как население целых деревень спускалось на закате к реке и, извлекши из себя внутренности, промывало их в воде, заражая реку своими нечистотами; видел он открыто предающихся греху и вершащих насилие над животными; повсеместно встречал торговцев человеческими черепами, костями и сушеными органами; был свидетелем и других проявлений жестокости, дикости и порочности.
Причиной же всему этому безобразию -- как уразумел Вечерник -- был Страх. Страх довлел над всем в этой стране и правил всем здесь. Страх заставлял работать, заставлял лгать, заставлял льстиво улыбаться и заискивать перед сильными и глумиться да издеваться над слабыми. Страх оказаться без крова, без пищи; страх умереть и страх жить; страх вырваться вперед, вызвав злобу и зависть соплеменников; страх быть осмеянным или одураченным; страх наказания за малейшую провинность; страх быть слишком умным или прослыть глупцом... Что же питало этот страх? Что заставляло в ужасе разбегаться людей при виде богатыря и пронзительно вопить "Зенорг! Зенорг!", тыча пальцем в шлем змеенога, притороченный к седлу? Быть может, высокие железные башни, встречающиеся в каждом селении, не имеющие ни дверей, ни окон, источали этот страх? Должно быть, так... Башни, как понял Вечерник, были обиталищами змееногов. То и дело подлетали к ним и вылетали из них крылатые змеи отвратительного вида, впряженные порою в диковинные воздушные челноки. Множество драконов парило повсеместно и в воздухе, а два-три из их числа сопровождали Вечерника на всем пути, иногда паря над ним совсем низко и разглядывая, но всякий раз стремительно взмывая ввысь, едва богатырь брался за лук и стрелы.
Неуютно чувствовал себя Вечерник под их неусыпным надзором. К тому же, как выяснилось, змеевики отлично видели и в темноте. И, чтобы избавиться от нежеланных соглядатаев, приходилось богатырю на ночь искать пристанище себе в лесу.
Лесов же в стране змеелюдей было немного, а преобладали вокруг бескрайние равнины с чахлой, выжженной палящим солнцем растительностью, горные кряжи и безотрадные пески.
Да и леса встречали чужака неприветливо. Одуряли густыми ядовитыми испарениями, насылали тучи болезненно жалящей гнеси, о существовании которой Вечерник и не подозревал, потому как в ту пору никаких насекомых в Полуночии и в помине не было, пугали непривычными звуками, тревожили кошмарными образами во сне.
Просыпался добрый молодец весь разбитый, в липком поту и с пудовою головою, полною тумана, и торопился продолжить свой путь.
Ко всему же прочему, через некоторое время, проведенное в пути, и его стал обуревать и томить какой-то полуосознанный и противный страх и внутренний трепет, с которым богатырь никак не мог совладать, хотя явных причин для этого страха было не более, чем всегда.
Семь ден провел он в дороге и измучился так, будто б за месяц. И везде одно лишь он слышал: "зенорг!.. зенорг!.." -- и лес так шептал, и ветер в степи пел, и кричали змеевики в небе.
-- Что же такое этот "зенорг"? -- думал-гадал Вечерник.-- Надо б спросить у кого...
Но у кого ж тут спросишь?..
Но вот приехал в город Ферт богатырь, оказавшийся большою песчаною горою со множеством пещер на склонах и с громадною железною башнею на вершине,-- поймал первого встречного за шкирку и спросил, как найти ему Орзунда-змеенога.
Залепетал что-то бедолага, от страха трясясь, и ткнул пальцем в сторону башни, высящейся над городом. Когда ж спросил его, что такое "зенорг", добрый молодец, вскрикнул прохожий, в ужасе лицо закрыв, выскользнул ужом из рук богатыревых и был таков.
-- Должно быть, это чудище какое,-- решил Вечерник.-- Раз так его боятся! Может, и Змий сам!
И поехал к башне он. Приблизился, да как войти не знает: дверей-то нет. Стал кулаком в стену колотить -- отбил кулак... И на удар булавы не появился никто.
-- Зе-енорг! -- громогласно заорал тогда богатырь единственное слово, которое он выучил на языке гадов.
И показалось богатырю, что содрогнулась земля у него под ногами, задрожала песчаная гора -- вся целиком -- и осыпаться стала.
-- Ишь, как испужались-то! -- усмехнулся росит удалой.-- Дай-ка я еще гаркну!
И гаркнул бы, но только тут спустили ему из башни нечто наподобие мостков на ремнях, и человечек, на них сидящих и к ним прикованный, обратился к богатырю, заискивающе улыбаясь:
-- Мой хозяин -- Орзунд -- просит не кричать тебя больше, о достойнейший! Ибо ты и сам не знаешь, какой опасности себя подвергаешь криком своим... А пожаловать к нему наверх, коли ты и есть, о безрассуднейший, богатырь Вечерник, одолевший в бою брата моего хозяина!
-- Я и есть! А кто ж еще? -- отозвался богатырь и ступил на мостки, ведя козла под уздцы.
Человечек подал знак -- и мостки были быстро втянуты.
А наверху на открытой площадке уже ждал его незнакомец со змеиным хвостом -- вылитая копия сраженного в бою,-- который и назвался Орзундом, змееногом из рода Орзундов, вековечных правителей города Ферта.
Назвал себя и Вечерник и передал золотой шлем из рук в руки Орзунду. Заметно было, как обрадовался тот -- погладил любовно доспех и водрузил его тут же себе на голову. Ни словом не обмолвился он о брате, удивив тем весьма Вечерника, а повел прибывшего по железной лестнице во внутренние покои башни.
Небывалую роскошь убранства встретил там богатырь. Мягкие, скрадывающие шаги тонкой работы ковры; ткани, отливающие всеми цветами радуги; золотые да фарфоровые вазы и фигурки; витые светильники из бронзы, сочащие неяркий приятный свет сквозь цветное стекло, зеркала в резных рамах; самоцветные узоры на стенах; причудливые цветы и карликовые деревца в горшочках, клонящие свои ветви под гнетом неведомых роситу плодов, да множество других искушающих глаз мелочей и безделушек.
Совершенно неожиданно для богатыря хозяин всего этого великолепия высказал небывалое гостеприимство и радушие. И прежде всего накормил оголодавшего в пути добра молодца обедом, состоящим не менее чем из дюжины блюд и лакомств, названия которым Вечерник хоть и не мог дать и от которых сделалось у него все же несварение желудка, но которые при этом обладали весьма приятным вкусом и видом.
Во время трапезы Орзунд устроил для гостя целое представление, ублажая его слух игрою музыкантов, а глаза -- танцами гибкостанных змееножек; затем на глазах изумленного Вечерника какой-то человек проглтил длиннющую змею и, с видимою мукою пропустив ее через себя, тут же вытащил -- правда, уже из другого места -- и, проделав еще несколько не менее ошеломительных трюков, с поклоном удалился. После того богатырь стал свидетелем единоборства двух могучих змееногов, использовавших в борьбе исключительно свои хвосты, нанося ими сокрушительные удары, захватывая и удушая противника. Под конец представления наблюдал Вечерник завораживающую игру теней на полупрозрачной шелковой занавеси, за которою перемещались паяцы со светильниками в руках и куклами, в то время как на ней возникали картины боев, охоты на громадных животных, буйства стихий и прочего.
Это незнакомое доселе роситу искусство настолько захватило его, унесло душу в мир грез, что незаметно для себя он уснул и очнулся лишь спустя долгое время на мягчайшей постели под небесного цвета балдахином и не мог сначала понять, где находится.
Едва он поднялся, как двое слуг, всем своим видом выражавших раболепие и почтительность, жестами пригласили его совершить омовение в большой, с человеческий рост, чаше, и, пока он там плескался, принесли его тщательно почищенную одежду и воинское снаряжение.
Встретившись за утренней трапезой с хозяином башни, Вечерник как умел поблагодарил его за оказанный прием и выказал намерение продолжить свой путь.
На что Орзунд, казалось, искренне опечалился и долго его отговаривал, твердя о гибельности богатыревой затеи, и убеждал погостить еще. Но, убедившись в непоколебимости решения человека, вызвался его сопровождать.
Не очень-то привлекало Вечерника навязываемое ему общество змеенога, озадачен он был и участием того в своей судьбе, но, не зная, как отказаться, чтобы не задеть лучшие чувства последнего, он согласился.
-- К тому же,-- подумал росит,-- присутствие змеенога оградит, должно быть, меня от тех невзгод и опасностей, которым я подвергался по дороге сюда, и с ним быстрее достигну я Змиева Царства...
Тут же они поднялись на вершину башни, и туда по знаку Орзунда был подан вместительный воздушный челн, запряженный тройкой жутковатого вида змеевиков, куда поместились свободно и богатырь, и его провожатый, и Вечерников козел, да еще сорок слуг со всяким скарбом и снедью впридачу.
И вот уж понеслись они по небу, оставив позади город Ферт и озирая с любопытством расстилающиеся внизу окрестности.
Несколько раз воздушная лодка опускалась на землю -- и путешественники подкрепляли свои силы теми обильными подношениями, которыми ублажали их жители губрангских селений.
В присутствии змеенога они наперебой предлага свой кров, пищу, одежду, всякого рода товары и выражали своими сияющими лицами и лучезарными улыбками такое миролюбие, доброту и искренность чувств, что, казалось, были осчастливлены их появлением. Ничто не говорили в губрангцах об их злобности, испорченности и жестокосердности,-- и Вечерник даже усомнился в правильности своих прежгих выводов. К тому же за время пути имел возможность познать он и благую сторону обычаев и нравов Людей Дракона.
Намного превзошли губрангцы другие народы в ковке железа, которым оказалась весьма богата их страна; в ткачестве, вышивке и плетении; в обработке камней; в изготовлении посуды и красок; в стеклодувном мастерстве и изготовлении зеркал. Много оказалось среди них людей толковых: мудрецов, поэтов, художников; ведающих в грамоте, в целительстве, в прорицании и в толковании небесных знамений...
Орзунд вел себя так, будто и впрямь были они родными братьями: предупреждал любое желание Вечерника, отвечал на все его расспросы и как-то во время одной из остановок предложил даже подписать Братскую грамоту, согласно обычаю змееногов. Тут же был подан пергаментный список, драконье перо и раковина с чернилами. Хоть и не силен был в буквочтении Вечерник, а уразумел, что значится в списке выражения взаимной братской любви, заверения в преданности и обещания помощи как в бою, так и в миру.
Чиркнул Вечерник внизу свою закорюку. Поставил и Орзунд подпись. После чего продолжили они путь.
Всю дорогу улыбался Орзунд, и сладки да приветливы были его речи, а взор ясен. Лишь однажды замутился взор змееногов и промелькнуло в глазах что-то похожее на затаенную ненависть, и случилось тогда это, когда спросил у него Вечерник, что же такое "зенорг".
-- Тебе, человеку, не понять этого,-- сказал, нахмурившись, Орзунд.-- Зенорг -- змееубийца... И гласит третья Заповедь Гажья:
"Дракона убивший умер душою!.. Сторонись как проказы его!"
-- Хм!..-- хмыкнул росит.-- И впрямь мудрено! -- а про себя смекнул: -- Что-то не так тут, братец! Хитришь ты! Ведь если зенорг-змееубивец -- это я, так что ж не избегаешь ты меня?.. А?..
Но спрашивать больше не стал. Ничего не сказал и Орзунд.
Тут уж показался недалече Драконий Кряж -- и челн опустился на землю.
-- Дальше,-- сказал змееног,-- мы пойдем пешком... Таков здешний обычай. Дань уважения Змию Гаду, поскольку он не летает. Но прежде ответь ты мне, брат, как думаешь попасть ты в Змиево Царство, с трех сторон окруженное морем, а с четвертой прикрытое Драконовым Кряжем, проход сквозь который охраняют неусыпно три свирепых Стража? Есть ли замысел какой у тебя?
-- Какой такой замысел? -- отозвался Вечерник.-- Поживем -- увидим! Придумаем чего-нибудь! Авось не пропадем!
-- Как-как ты сказал? -- переспросил змееног.-- Авось? А что же такое это?
Пришел черед богатыря отплатить нелюдю.
-- А это наш бог такой самый главный. Ни Луны, ни Солнца не боится, над Судьбой насмехается, Смерти в глаза плюет, через время скачет да водку жрет! А как нажрется, так миры творит да на голове стоит,-- пояснил он.-- Когда туго, позовешь -- он уж тут как тут! Из любой пропасти вытащит, от любой напасти избавит тех, кто Мечту не предал! Но вам -- гадам -- этого не понять!..
Хмыкнул Орзунд недоверчиво, но не стал дальше спрашивать, а предложил свой план богатырю.
-- Давай,-- сказал,-- так сделаем... Прикинешься ты моим пленником, я же -- будто бы в дар веду тебя Змию Гаду! Так и пройдем мы беспрепятственно в самый терем Змиев, а там уж передам я тебе оружие украдкою, и бейся тогда со Змием не на жизнь, а на смерть!
-- Хитрый замысел...-- задумался богатырь.-- Да что-то в толк я не возьму, Орзунд-брат, отчего вызвался помогать ты мне в этом деле? Ведь и сам, небось, корнями к племени-роду гадову отношенье имеешь?
-- Хи-хи-хи!..-- захихикал Орзунд.-- Верно говоришь, богатырь! Смекалист ты! Придется, видно, приоткрыть тебе свои карты. Есть и у меня корысть в этом деле. Видишь ли, давно уж питают втайне замысел змееноги свергнуть драконов. Прошло их время! А тут, благодаря тебе, как раз случай представился свершить это чужими руками! А коль голову ты сложишь -- не беда, не ты первый, не ты последний,-- другого случая подождем! Уж что-что, а ждать-то мы, змееноги, умеем! Ясно теперь?
-- Ясно,-- кивнул Вечерник.-- Ну что ж, брат Орзунд, вверяю я тебе меч свой, булаву-булавушку, да и себя самого... Не подведи уж!
Обрадовался хитрый змееног.
-- Гадом буду, коли подведу!
И кликнул слуг поспешно, опасаясь, как бы не передумал Вечерник.
Заковали те богатыря в цепи, тяжелые колодки надели ему на ноги и повели его, как раба последнего, пиками тыча, тумаками потчуя, глумясь да насмехаясь.
И подумалось добру молодцу тревожное: уж не обманул ли его хитрый прихвостень драконий? Но отогнал он от себя эту мысль, вспомнив, как искренне заверял его в дружбе змееног.
И вот уж встала перед ним каменная стена, от горизонта тянущаяся да в горизонт упирающаяся, до самых облаков вышиною, и ворота железные без створов да с трехглавою закорюкою, такой же, как на доспехах змееногов, путь преградили.
Протрубил Орзунд в рог свой -- и поднялись ворота сами собой, и то ли вышел из них, то ли выполз дракон огнедышащий о шести главах, о двунадесяти глазах, кровью налитых. Бьет хвостом могучим свирепо и нетерпеливо, скалится четырьмя рядами зубов в каждой голове, пламенем-жаром пыщет, спрашивает у прибывших:
-- Кто тут за смельчак такой, покой Змиева Царства нарушить дерзнувший? С чем прибыл: с огнем, с мечом или с подношеньем богатым? Готов ли мздою щедрою за жизнь свою заплатить, которая не стоит нонеча и былинки сухой? Быстро отвечай! Ибо пусто мое брюхо, да чешутся клыки, да гуляет пламень ратный по жилам!
Не по себе Вечернику от его слов, а пуще того -- от вида гадова стало. Еще бы! Ведь едва он до пупа чудищу шестиглавому достает!
-- Это ли и есть Змий Великий, Гадом нареченный? -- шепотом у Орзунда он спрашивает.
-- Нет!..-- слышит в ответ.-- Это всего лишь Первый Страж!
И отлегло у Вечерника от сердца: значит, не с этим страшилищем сразиться ему суждено!
-- Змееног Орзунд, из славного рода Орзундов -- владык города Ферта -- идет засвидетельствовать Великому Змию свою верность,-- отвечал змееног Стражу.-- Везу с собою много даров и богатую дань... Главный же дар среди прочих -- плененный мною зенорг-чужеземец! Готоы я также заплатить щедрую мзду за жизнь свою и моего пленника, какую ни назовешь!
Назвал дракон величину отступного -- не торгуясь, расплатился с ним Орзунд: отдал дюжину рабов своих чудищу на пожеренье да бурдюк крови красной впридачу!
И посторонился Страж, пропуская их.
Едва миновали они ворота, как впереди уж выросла другая стена, еще выше первой, да точь-в-точь такие же ворота в ней.
А все пространство между двумя стенами -- огненно-алыми маками поросшее. И кажется, будто вздымаются от этих безумных цветов гнетущий жар и чары тяжелые. Нещадно палит Солнце-солнышко землю чужую, и не щадит ни травы, ни зверье, ни людей. Лишь драконам в ней жить привольно; лишь цветам, безумием пламенеющим; лишь кошмарам и морокам в знойном мареве -- раздол.
Льет пот с богатыря в семь ручьев, глаза застит; кровь в жилах едва не вскипает; в ногах -- слабость; в голове же что-- невесть. И видится Вечернику странное: будто не цветы вокруг, а девицы огненные в сарафанах красных. И кружатся они в хороводе вокруг него, норовя поближе подойти, да ущипнуть, да подтолкнуть слегка со смехом, да в самую душу заглянуть своими очами--угольями чернущими. Вспыхнул добрый молодец, на них глядючи, жаром любовным -- пылом молодецким, схватил одну огневицу-девицу да к сердцу прижал -- и тут же бросились на него все остальные с визгом и хохотом, подхватили, повлекли душу с собою...
Но тут хлынули потоки воды с небес и развеяли дурную грезу богатыреву. Это Орзунд повелел слугам окатить водою его.
-- Не спеши, брат Вечерник, сдаваться страстям своим, подобно прочим из роду людского,-- сказал он, когда пришел в себя богатырь.-- Бери пример с нас, змееногов! Ибо гласит четвертая заповедь Гада: "Воля, обращенная в страсть, убивает; страсть, обращенная в волю, дарит бессмертие!.."
После чего продолжили они свой путь.
И вот уж разверзлись вторые ворота пред ними, и вывалился из них дракон-драконище о девяти главах, о семи хвостах, с шипами острыми на хребте, с когтями цепкими на лапах. Дохнул стужею морозною, глянул очами гневно-белыми, проскрипел, будто полозья по снежному насту проехались:
-- Кто?.. Кто Здесь?.. Кого свет несет?.. Кому жить надоело?... Поворачивай оглобли, пока цел! А нет, так плати да проходи! А с чем идешь да зачем -- это все равно мне!
-- Не это ли Змий Гад Великий? -- спрашивает у змеенога богатырь.
-- нет,-- отвечает тот.-- Это лишь Второй Страж такой грозный!
И повеселел Вечерник, услыхав, что не с этою горою кровожадною ему сражаться придется.
Тем временем Орзунд уже сторговался с драконом о размере пошлины: отдал чудовищу две дюжины своих людей, да крови четыре мешка кожаных, да добра всякого, по пути нажитого, воз.
И отступил Страж неохотно, путь им открывая.
И очутились они на земле, бронею ледовою одетой, бледным серпом ветхим освещенным скупо, в царстве хлада и мрака, где ни дерево не приживается, ни зверь, ни человек; где лишь драконам -- благодать, да страхам ночным, да немочным призракам лунным.
И стынет кровь богатырева, и стынет тело, и душа стынет от стужи лютой. И твердеет дыхание его сосульками на усах, и глаза прикрываются ледяною корой. Да странное мерещится: будто бы поднимаются ото льда мертвяки голубые, прозрачные, и тянут к нему пригоршни, драгоценных каменьев полные. И мерцают камни, играют, блеском своим ворожат, ум туманят.
И протянул уж руки свои добрый молодец к ним, зачарованный сиянием призрачным да музыкою безмолвной. И схватил уж пустоту было, но только тут ударило его в лоб что-то, так, что искры из глаз посыпались. И исчезло видение: прозрел богатырь и увидел Орзунда перед собою.
-- "Безумен и слеп раб Луны. Лишь тот над миром владыка, кто носит в себе ее яд!.."-- произнес змееног.-- Такова пятая заповедь Гада. Проиграл бы ты, брат Вечерник, и этот со Змием бой, если б не я! Смотри, впредь не плошай!
поблагодарил Орзунда за подмогу да за совет богатырь, а про себя так подумал:
-- Эко дело! Змия и в глаза еще не видал, а два боя уже проиграл! Хитришь ты опять что-то, братец! Подожди, вот встретимся со Змием-ворогом в поле чистом, в бою открытом, тогда и поглядим, кто кого!
Только подумал так добрый молодец, как выросла перед ними третья стена, распахнулись ворота гулкие, и поднялось из-за них чудище, вовсе невиданное: о ста главах, о ста хвостах да о двустах руках! Каждая рука по мечу держит и им потрясает грозно, каждый хвост по земле колотит неистово, и где ударит -- там яма глубокая, а голова каждая на пять саженей огнем рыгает и глазищами ворочает свирепущими!
-- Птица-Матерь-Сва!..-- вскричал от неожиданности да от испуга Вечерник.-- Не хотел бы я с таким в поле чистом встретиться! Неужто это и есть сам Змий Великий -- Гад?!
-- Нет,-- отвечает Орзунд, смеясь.-- Это Третий Страж!
Да не очень-то утешил богатыря ответ змееногов. "Ведь ежли Стражи у окаянного такие, то каков же он сам будет?!"-- подумалось ему.
Тут заревело-заколыхалось чудовище, забило хвостами еще яростнее, замахало мечами, как крови взалкавшая взбесившаяся мельница, исторгло дым и огнь из своих ста глав, спросило:
-- Пошто обеспокоили?.. А ну?!
Вступил Орзунд в переговоры с драконом: стал того улещивать да уговаривать, соблазнять дарами богатыми и жратвою обильною.
Съел всех оставшихся слуг Орзундовых дракон, выпил крови десять бурдюков -- все ему мало! Разлегся поперек дороги и не пущает путников.
И так, и сяк хитрит-юлит змееног -- не уговорить чудовище. Помахивает оно хвостами в упоении, слушая лесть да хвалы, и раздувается еще больше -- и не столько от выпитой крови, сколько от сознания своей важности.
Но тут случилось так, что допекла сильно Вечерника муха,-- обычная муха из породы приставучих, из племени вредных. То на нос сядет, то на шею, а то и в ухо залетит. А под конец и вовсе обнаглела: залетела, победно жужжа, в рот добру молодцу, который он открытым держал все это время, на чудо-юдо несусветное таращась в ужасе да изумлении. Выплюнул ее богатырь с омерзением и воскликнул громко, возмущенно:
-- Прочь, гадина! Прочь, подлая! Нет уж мочи моей терпеть твои измывательства! Убирайся с глаз долой на плешь к создателю твоему!
Мухе-то что, перелетела она к Орзунду и стала вокруг него виться, а вот чудище вытаращило на Вечерника две сотни своих глаз в страхе, затряслось мелкою дрожью, поджало хвосты и растаяло в воздухе облачком, только его и видали! Видно, на свой счет приняло слова Вечерника.
-- Ну, молодец ты, братец! -- похвалил змееног богатыря.-- Выиграл ты этот бой! Да сам, безо всякой моей подсказки! И как только додуматься сумел -- загадка для меня!
-- Хе-хе...-- отозвался богатырь в смущении, но тут же и нашелся: -- А вот это как раз Авось мне подсобил! Так-то, брат! Ну, выкладывай теперь, что там седьмая твоя заповедь гласит?!
-- "Чем больше страх, тем меньше в нем ума. Игла подчас страшней, чем булава!" -- сказал змееног в ответ.
И вот наконец в самом Царстве-государстве Змиевом они. Земля там тверда и красна -- ни цветочек, ни деревце на ней не растут,-- и топорщится иглами острыми, драконов родящими, силу их питающими. Стоит на холме терем из железа червоно-алого, девятью железными башнями окружен. Томятся в тех башнях узники Гадовы, и теку от башен девять рек крови красной, слез горьких да пота соленого -- людских. Вращают жернова свои девять мельниц, на реках стоящие, и муку человечью в муку перемалывают, из коей потом драконы свои хлеба выпекают. В шестистах кузницах куется оружье смертоносное, ядом змеиным отравленное, да пыток орудия страшные, против людского рода обращенные. В девятистах мастерских плетутся силки хитроумные, человечьи души ловить, да приманки соблазнительные готовятся. И черно от дыма да копоти небо синее, далеко-далеко за тучами солнышко ясное. Нет ни зверушки в Змиевом Царстве, ни птички. Только змеи да гады вокруг... И тешат они себя коварными замыслами: погубить-истребить людской род! Какие только хитрости да уловки для того ни придумывают! И стонет земля, поранная нелюдями, кровожадными и бездушными!
Горько плачут-стенают узники злополучные Змиевы в темницах своих. Много средь них богатырей достойных, судьбину проклинающих, и немало дев прекрасноликих, коих очи красны от печали да скорби, да слез в них нет, ибо выплаканы все уж до капли.
И сидит в одной из башен Лаодика, царевна роситская, в окошечко смотрит, видит богатыря в цепях да в колодках, по двору ведомого, и пуще всех убивается.
-- Не видать мне больше ни царя-батюшки милого, ни жениха ласкового, ни сторонки родимой... Ох, на беду я на свет родилась. Зачем меня матушка носила-кормила? Зачем батюшка холил да лелеял юность мою? Загубил все Змий окаянный, заточил в темницу во красе лет да издевается-измывается,-- замуж зовет, гадов-сватов подсылает, что ни день! Быть бы мне пташкою малою да упорхнуть на волю вольную!.. Быть бы мне лучиком солнца и бежать из царства поганого вон! Ан нет! Неужто не сыщется на Земле витязь славный, что одолеет Змия да вызволит меня из темницы безотрадной?!
Услыхал ее плач Вечерник, гневом праведным да любовью всесокрушающей преисполнилось сердце его.
-- Я! Я освобожу тебя, Лаодика-царевна! Я сокрушу Змия-ворога!
Услыхал его крик сам Змий Гад Великий, выглянул во дворцовое оконце да и захохотал, поганый, во все свои глотки.
- Кто это там такой мелкий да храбрый?! Что за удалец такой выискался? Не Вечерник ли то - приятель, из роситских лесов родом, остолоп безмозглый? Что ж, Вечерник, давай сразимся! Долгий путь ты держал, все уж уши мне о твоих статях и доблестях крылатые мои слуги прожужжали - любопытно мне! Да и тебе, вижу, невтерпеж голову сложить!
Вот и я! Сам Змий Гад к услугам твоим!
И вырос из земли перед богатырем дракон трехглавый: ни велик, ни мал; ни робок, ни грозен; а только красив, гад, по-своему, по-драконьи, - это уж точно! Весь в перьях радужных, два тяжелых крыла за спиною, глаза как смарагды сияют, молодость и сила в них! Да насмешки не в меру. Да гордыни невпроворот.
Опешил богатырь: что, мол, за диковинку дивную мне подсунули,-- разве ж враг, боец это?.. - из такого впору чучело сделать да царю-батюшке подарить!
-- Это ли и есть Змий Гад сам? - спрашивает у Орзунда.
Но где же тот?.. Нет его! Как сквозь землю провалился змееног-соратник... И оружье богатырево с собой прихватил!..
-- Что озираешься, Вечерник? Нет тут никого, окромя нас двоих! -- Змий ему говорит.
И точно. Ни дворца, ни башен, ни драконов -- никого. А какое-то странное место: черные гладкие камни и солнце как восковое. Тишь да безмолвие кругом.
Глянул добрый молодец на Змия -- изменился тот: вырос до неба, одною головою на запад обратился, другою -- на полдень повернулся, третья же на богатыря смотрит пристально и глаза ее разгораются.
Засмотрелся в них Вечерник -- и тут же получил в спину такой тумак, что чуть было надвое не переломился.
Это Змий изловчился и ударил его хвостом промеж лопаток.
Помутилось в голове у богатыря. Поднялся он с земли и видит вновь Змиево Царство вокруг.
И высится перед ним Змий-красавец, как ни в чем не бывало, да вопрошает недоуменно:
-- Что это ноги тебя не держат, добрый молодец? Уж не пьяный ли ты явился? Чего-чего, а такого к себе неуваженья не доводилось мне встречать! Видать, правду сказывали: не прост ты, богатырь!..
И гогочут вокруг все Змиевы слуги да прихвостни, а змееног Орзунд -- среди них, и пуще всех надрывается, прямо валится наземь от хохота.
Стал Вечерник его корить да честить, требуя обещанное исполнить да оружье ему вернуть.
Но -- чудо!.. Где это он?.. Все красно кругом. И прямо перед ним огромная воронка медная, его затягивающая. И вот уж влечет его стремительно и неудержимо в нее, да по ? , и швыряет на стенки,-- и то он падает, то скользит, то взмывает вверх, подхваченный ураганом, то в пропасть рушится.
-- Э-э-эй! -- кричит богатырь в страхе.-- Где это я?
И доносится до него голос Змия медно-утробный, со всех сторон идущий:
-- Ой-ой! Что это со мною? Да это, похоже, богатыря я проглотил невзначай! Ой, не могу! Ой, колики в животе начинаются, несваренье делается! Правду говорили: неудобоваримый он! Суньте, суньте мне скорее два кола в пасть, не то помру!
И другой поток -- встречный -- подхватил Вечерника и вмиг исторг его из чрева Змиева.
Упал богатырь в лужу нечистот, а кругом верные Змия хохочут-надрываются.
-- Нет, не приемлет тебя, богатырь, мое нутро в виде сыром! -- говорит Гад печально.-- А ну как поджарить тебя?
И дохнул на Вечерника полымем! Вспыхнула одежа богатырева, закоптились доспехи -- и предстал он перед ворогом жалким и грязным оборванцем.
Глянул на него Змий -- еще пуще опечалился.
-- Разве ж можно такого есть? -- спросила его левая голова.
-- Никак нельзя,-- отозвалась правая.-- Подайте ему чего-нибудь, и пусть проваливает!
-- Так ведь сражаться пришел,-- возразила средняя.-- Сам не уйдет...
-- Сражаться? -- переспросила левая недоуменно.-- С кем? Да и сможет ли он меч поднять?
-- Гнать таких в шею надо, перевелись богатыри достойные! Вот и весь сказ! -- проворчала правая, сплюнула и отвернуласью
-- То-оска! -- зевнула средняя.-- Да дайте ему меч, что ли, раз пришел... Развлечемся хоть...
Разозлился Вечерник не на шутку, их речи выслушивая, их издевки снося. Распрямился всею статью своею молодецкою, взревел, как медведь, и стряхнул с себя разом все путы да ковы.
-- Дай, дай мне меч, тварь поганая! Припомню я тебе слова твои обидные! Попрыгаешь у меня ужо! Ибо запамятовал ты, вижу, времена Свароговы и зажила на груди твоей, гадина, рана от его копья!
Выпалил так богатырь -- и вдруг ощутил, что вырос сам до неба, а Змий перед ним -- жалкий да плюгавенький.
Разбежались в ужасе слуги да ратники Змиевы, никого поблизости не осталось.
Поднял тогда с земли оружье свое богатырь и говорит грозно, голосом своим, да не совсем:
-- Готов ли, Змий, ты со мною биться?
И сверкают очи богатыревы. И дивится он сам силе, пробудившейся в нем невесть откуда и до неба его вознесшей.
-- Готов! -- ревет дракон в ответ. И тоже до самых облаков вырастает. И предстает перед добрым молодцем Гад в истинном своем обличье -- свирепый да страшный.
Поднял Вечерник Мерлух Гадий, взмахнул им -- и отрубил напрочь левую голову Змиеву.
Упала та на землю и лопнула с грохотом, и много черных мыслей змеиных расползлось из нее по Земле.
На треть стал меньше Змий-ворог, но и богатырь -- тоже. (Явился перед богатырем Меча Хранитель и отвесил поклон земной.)
Снова рассек небо Мерлух Гадий -- и долой отлетела правая голова змиева. Упала она в море синее -- и почернело море от страстей дурных Змиевых и вожделений черных.
Уменьшился еще на треть Змий, но и богатырь вместе с ним.
(Предстал перед Вечерником вновь Меча Хранитель и сказал с поклоном: "Исполнена твоя воля, о повелитель! Трижды сослужил я тебе службу. И теперь свободен я!" И удалился прочь.)
Замахнулся Вечерник мечом в третий раз -- но не тут-то было!.. Увернулся Змий и захохотал торжествующе. Вновь вырос на треть, и отросло у него взамен отрубленных голов по две новых. Богатырь же обычного роста своего стал.
И ринулся Змий пятиглавый на добра молодца с пяит сторон сразу. Кое-как отбился от него Вечерник, отбросил в сторону меч заговоренный, силу свою исчерпавший, взял обчный в руки.
Четырежды ударил им -- и четырех голов Змия лишил, а как в пятый раз мечом взмахнул, так лишь воздух рассек тот со свистом!
Еще выше, еще страшнее Змий стал, и отросло у него по две головы взамен каждой срубленной...-- и вышел на богатыря он с девяти сторон сразу.
Напряг силы богатырь -- отразил атаку ворога. Поднял булаву свою -- булавушку, что весом шесть пудов, и расколошматил ею восемь глав Гада, как скорлупки яичные. Да на девятой вырвалась булава из рук молодецких да унеслась вдаль -- за гору, за тучу, за предел земной, а где упала, там мужи ученые до сих пор метеорит ищут!..
Возросло могущество Змиево неимоверно, семнадцатиглавым набросился он на богатыря, стал его пламенем жечь, на куски рвать, да по разным временам-сторонам разбрасывать, да в землю богатыря хвостом вколачивать.
По щиколотку вбил, по колено, а вот уж и по пояс добрый молодец в земную твердь ушел. Да решил уж, что конец настал. Стал богов всех своих вспоминать да о подмоге молить. И как вспомнил Сварога-змееборца Великого имя, так упали к нему с неба лук и стрелы золотые, а как Влеса Сурового помянул, так отпустила его земля и напитала силою грозной.
И снова превозмог Змия Вечерник. Но не суждено ему было и на сей раз победу одержать: шестнадцать стрел сбросил ему Сварог с неба, и шестнадцать голов поразил ими богатырь. Но осталась семнадцатая цела -- и оправился Змий, и опять возрос.
И пошла у них дальше схватка жаркая. Уж три дня и три ночи они бьются. Бьются и при свете светила полуденного, и в лунном сиянии; на заре и на восходе; средь камней черных и средь маков алых; в желтых песках сыпучих и в зеленой трясине топкой. В трех мирах бьются нещадно да во временах трех. И никак не одолеть богатырю Змия, но и тому Вечерника не сгубить.
Однако на исходе дня третьего стал Гад теснить добра молодца не на шутку. А уж было к тому времени у него, почитай, никак не меньше тыщи голов. Но явился тут к Вечернику посланец от бога древнего да всемогущего, чье имя заповедное упоминать никак не можно, да и которое ни в одном списке не значится, и повелел небесный гонец богатырю заковать сердце свое в броню и перестать супостату перечить.
Не посмел ослушаться росит: отбросил в сторону оружье, смирил сердце свое и приготовился принять судьбу свою со смирением.
Но -- диво!.. Стали головы Гадовы отсыхать сами собой да отваливаться! А сам он -- хиреть да силу терять.
Вот уж и усох ворог совсем, меньше малого стал, сделался комарика безобиднее. И прихлопнул бы его Вечерник мизинцем одним, да нельзя, не велит бог.
И слышит богатырь, что пищит комарик слова лживые, покаянные: пощады просит, обещает за жизнь свою никчемную любое желание богатыря исполнить.
Вспомнил тут про Лаодику-царевну, в застенках томящуюся, добрый молодец, и дрогнуло сердце его, и согласился он Змия пощадить, назначив величину отступного ему немалую и поставив условия многие.
Обрадовался Гад, на все согласился не переча, спасая жизнь свою, лживый!
И вот уж пали запоры на девяти башнях железных, и перестал дым из кузниц валить, и обмелели людского горя реки, и остановили свои жернова мельницы страданий.
Вышли из темниц своих богатыри да девы, в полоне бывшие, и приветствуют доброго молодца-победителя.
И невдомек им, как чудо сие случится могло. А Вечерник знает, да помалкивает, в бороду усмешку лукавую пряча. Так и пошел с той поры по Земле слух о победе богатыря из людей еад Змием, и в разных землях по-разному нарекли его, ибо никому не открыл он свое имя -- и никто истины полной не знает -- не ведает. Лишь догадки строят да домыслами друг друга потчуют...
Выходит победителю навстречу и сама Лаодика-краса, обнимает да целуетв уста его и клянется в любви вечной и клянется в любви вечной да в преданности.
Выносят слуги Змиевы множество сундуков с золотом, да с серебром, да с каменьями драгоценными, да одежды, да ковры, да кожи,-- и грузят все на шесть возов.
Выводят из конюшен и коней-красавцев при полном бравом снаряжении.
Доволен богатырь, но -- не чересчур. Ибо хватает ему и славы бранной, и любви царевны-красавицы, и сознанья того, что доброе дело свершил.
Выбирает он себе оружье по вкусу да скакуна видного, берет один воз с добычею царю родному в подарок да зуб у Змия выдирает себе на память, все ж остальное -- богатырям да девам раздает.
И козла черного на волю отпускает.
-- Ступай,-- говорит,-- друг боевой, кочерыжки жевать, да не забывай доброту мою.
Кланяется козел как умеет и говорит слова загадочные, не шибко почтительные:
-- Кто на козле ездил, тому и гадина за коня сгодится! Глянь, богатырь, целый погост с собою везешь! А настоящим сокровищем тот, у кого личина двойная да хвост между ног змеиный, завладел! Уж на что я козел, добрый молодец, но, оказывается, есть и покозлее меня!..
Свистнул, гикнул Вечерник, в ладоши хлопнул -- прогнал прочь козью морду неблагодарную.
И велел сыскать ему предателя-змеенога немедля.
Бросились богатыри освобожденные, с ног сбились, стараясь рвение свое выказать, и вот уж ведут Орзунда пред гневные очи Вечерниковы.
-- Принято у нас в Полуночии щадить врагов, поверженных на поле брани. Однако по-иному поступаем с предателями мы! -- рек богатырь.-- Оправдайся, коли можешь, братец коварный, не то казню тебя!
И отвечал ему хитрый змееног:
-- Воля твоя, брат Вечерник... Хочешь казнить -- казни. Но должно тебе прежде узнать две вещи, до которых сам ты из-за верхоглядства, средь людей обычного, не додумался... И первая -- то, что никакой я не брат сраженного тобой в поединке змеенога, а он сам! Орзунд и рода Орзундов! И не я ли дал тебе совет покончить со мною сразу, дабы не нажить себе смертельного врага?.. Так ли говорю я, Вечерник?
-- Так...-- нахмурился богатырь.
-- И чтобы у тебя не оставалось сомнений -- вот, смотри,-- и змееног показал уже заживший, но заметный еще рубец на своем хвосте.-- А второе -- разве ж не выполнил я своего обещания провести тебя беспрепятственно в стан Змиев и передать оружие в нужный момент? Ведь так сработаны были хитрые оковы, так искусно связаны узлы на веревках, что распались они как раз когда нужно было -- ни раньше, не позже! Неужто станешь ты в этом перечить, брат мой названный?
-- Не стану... Похожи на правду слова твои...-- еще пуще нахмурился Вечерник, изумляясь изворотливости змеенога.
-- Так за что же собираешься ты казнить меня?
-- Вроде как и не за что...-- согласился добрый молодец, став грознее тучи.-- Одного лишь не возьму в толк: брат ты мне или враг заклятый?
-- И то и другое,-- ответствовал Орзунд. Вот восьмая заповедь Гада: "Будь в лесу деревом, будь в поле травою, будь врагу братом, будь брату врагом... Из-под сброшенной шкуры вырастает другая... Неуязвимость твоя в том, чтоб не быть собою!.." Но это вам, людям, трудно постичь!
-- Нет, отчего же! -- возразил Вечерник.-- На сей раз прекрасно я понял твою змеиную сущность. А ну-ка дайте ему меч! И пусть нас боги рассудят! Но не жди от меня пощады на сей раз, Орзунд!
-- Быть по сему...-- согласился змееног.
И случиться бы новой схватке, но вмешалась Лаодика-царевна. Стала отговаривать богатыря от безумной затеи его, ведь много сил потерял он в битве со Змием и, не ровен час, падет от руки Змиева прихвостня.
Присоединились к ее мольбам и все прочие богатыри да девы, опасаясь, как бы снова не попасть им в полон, коли сразит змееног богатыря.
Нехотя уступил им Вечерник.
-- И на сей раз охранила от погибели тебя судьба, гаденыш! Знай же, что обязан ты этим лишь заступничеству царевны!
Отвесил змееног поклон Лаодике, полный почтения, и вынул из одежд своих Стрелу, странную и завораживающую, подобную той, что уже доводилось Вечернику держать в руках однажды, да другую, с оперением грозовым и с острием из амефиса-камня. И замолчали все, воззрившись на дивную вещицу, очарованные действием токов незримых, от нее исходящих.
-- Возьми, брат Вечерник, Стрелу эту от меня на память, и никому передавать не вздумай! Будет хранить она тебя до самой погибели и помогать в делах тайных, потому как чародеями сработана,-- обратился с улыбкою змееног к добру молодцу.-- Отыскал я ее в кладовых у Змия Гада, и это и есть самое ценное его сокровище! Ведь даже золото тускнеет рядом с этой Стрелой!
Взял богатырь подарок, сел на коня вместе с красавицей Лаодикою и подал знак в путь трогаться. Орзунду же сказал:
-- Изворотлив ты, змеиный пасынок, слишком, чтобы братом моим называться! Лучше б не встречаться никогда нам больше! Убирайся прочь с глаз моих!.. И прощай!
И пришпорил коня удалой росит.
И не услыхал, как прокричал вдогонку ему змееног:
-- Послушай!.. Вот девятая заповедь Гада -- последняя и самая короткая: "Жаль смертельно!"-- гласит она.
И засмеялся Орзунд, провожая богатыря злобным взглядом...
Вот выехали они за пределы Змиева Царства, а по пути имели богатыри три боя с тремя Стражами и одолели их всем скопом. И каждый взял себе на память по зубу драконьему, чтобы впоследствии подтвердить рассказы о своих подвигах, и каждый взял себе по приглянувшейся деве, да золота, сколь мог вынести конь, и направился каждый в свою родную сторонку, а прибывши туда, клялся и божился, что именно он одолел Змия, и умудрился уверить в том не только других, но и самого себя,-- и пошла в разных землях молва о победе их земляка над Змием, и даже заспорили по этому поводу народы между собой... И от этой лжи вновь оправился Змий Гад и опять стал угрожать роду людскому... Но все это потом было, а покуда -- выехали богатыри из Змиева Царства, поклялись друг дружке в вековечной дружбе да и разъехались в разные стороны.
Глянул тут Вечерник на свой воз с поклажею -- и обомлел: прахом стало золото, пухом -- серебро, а кожи -- высохшими змеиными шкурками!
В яд обратилось вино из подвалов Змиевых, врос в ножны меч, добытый у поганого, а конь пал под богатырем и уполз в траву гадиною шипящей. Все-все из добычи бренной дрянным и бесполезным сделалось.
Но не успел богатырь ни посетовать как следует, ни разгневаться, как заслышался неподалеку шум погони лютой, а в небе зареяли крылатые слуги Змиевы.
Схватил он тут за руку Лаодику-царевну, и бросились они бежать со всех ног, дороги не разбирая, в поисках укрытия спасительного.
Но неприветлива земля губрангская: ни укрыться в ней беглецам негде, ни передохнуть, ни голод утолить, ни жажду. Повсюду -- лишь соглядатаи Змиевы, доносчики коварные да лгуны отменные, и близка уж погоня...
Мчатся за ними по пятам свирепые драконы, сестры Змиевы каверзы им замышляют, Змий-девица страшную месть лелеет, Змеиха-Мать черною тучею по небу мчится.
Стала Лаодика-краса корить богатыря за простодушие (не она ли сама тому причиною?),-- за то, что пощадил ворога, но поздно уж -- вспять время не повернешь!..
Бегут добрый молодец да девица и видят вдруг: вырастает на их пути дивный сад яблоневый. Висят на деревах плоды роскошные, родничок прохладную влагу струит, да трава-мурава в том саду -- перины мягче -- так и тянет к себе: мол, приляг, отдохни!
Спрятались беглецы в том саду тенистом, утолили голод яблоками да напились водицы ключевой и на траву-мураву прилегли -- дух перевести, ногам передых дать.
Но едва прилегли, как сковала их дрема дремучая. И видится Вечернику, что погрязает он в трясине зыбкой -- по грудь ушел,-- а по краям трясины той -- могучие дерева руки свои узловатые к нему тянут, соки жизни высасывают, корнями опутывают.
Очнулся богатырь -- и в самом деле так! А подстроили сие сестры Змиевы, чаровницы недобрые.
Выхватил Вечерник рог-ревун тогда, великанами-кузнецами ему врученный, протрубил в него -- и примчался сей же час Дуборух, Сын Сварогов. Повырывал с корнями деревья поганые, вытащил из гати богатыря да царевну и перед тем как уйти наказал наказал им впредь осмотрительней быть: ничему в земле вражеской не доверять.
Бросились дальше бежать беглецы. А погодя -- за ними, не отстает! А впереди вырастает гора -- не гора, стена -- не стена -- не разберешь, а только не обойти ее, не перелезть. Лишь темный провал в стене имеется, пещера бездонная в горе.
Кинулись туда беглецы. Да вбежали едва, как завалило проход за ними, а впереди разверзлось ? огненное.
Вновь схватился за рог спасительный богатырь.
Прибежал тут же на зов Вертогор, бросив мехи и молот. Догадался, в чем дело: схватил гору в охапку, приподнял, да и зашвырнул на самое седьмое небо.
Черною тучею обернулась гора и восвояси умчалась, ядовитым дождем и пламенем полыхая, ибо не гора, не стена, не туча то была, а сама Мать-Змеиха -- прорва адская!
И дальше побежали Вечерник с Лаодикою. Погоня на пятки им наступает, страх сил придает. Сами не заметили, как у Рдянки -- речки пограничной -- очутились. Вот и мост Калинов. А на другом берегу и кузница Сварогова виднеется. Перейти бы через реку, а там, на родной земле, уж никакой Змий не страшен.
Но стоят на мосту драконы кровожадные, один другого страшнее -- похоже, на мосту том все страхи людские собрались,-- и богатыря с девицею поджидают.
Обернулся Вечерник, а там -- Орзунд-змееног в доспехах золотых, на солнце сверкающих, и с ним рати змееножьи неисчислимые, и пылает золото на свету, как смерти самой глаза.
Бросились к воде беглецы, да кишмя кишит река коркоделами зубастыми да иными чудищами водными! Ни вброд реку не перейти, ни вплавь не переплыть... Это Змий-Девица подстроила, это она, властительница вод нечистых, яду своего в реку подпустила.
И качается на воде лодочка утлая, суденышко ненадежное.
Вскочили в нее Вечерник да Лаодика да от берега поскорей оттолкнулись. И вынесло на стремнину лодку да завертело-закрутило на месте. Как быть? Что делать? И вновь взревел рог, на подмогу зовя.
Выбежал Усыня из кузницы.
-- Эко дело! -- воскликнул, да и перекинул усы свои в лодку прямо. Схватился за них Вечерник, и вытянул великан лодку на берег, не успели вороги и опомниться.
Вот уж и в кузнице беглецы. И стучатся, ломятся в нее драконы, требуют выдать им богатыря с девицею.
Смеются Свароговы Сыны в ответ: некогда, мол, нам с вами лясы точить, работы невпроворот. Сами придите да возьмите, коли сумеете!
Обозлились дракрны, пролизал один из них дыру в стене языком своим жарким и голову в нее просунул.
-- Вот и я! -- рычит в бешенстве и глазами свирепыми против солнышка водит.
-- Видим, что ты! -- отзываются великаны деловито.-- А у нас уж и угощенье для тебя приготовлено!
И схватил Вертогор дракона клещами за язык, а Усынюшка изловчился да и плеснул ему в пасть расплаву железного, Дуборух же молотом стопудовым нелюдя приголубил.
Взвыл, взревел поганый, вырвался через силу и так видом своим приплюснутым драконов напугал, что убрались те ни с чем восвояси да порешили впредь дела с Детьми Сварога Великого не иметь...
А из языка драконьего сшили кудесники-ковари рубаху Вечернику. Носи, мол, человече отважный, на здоровье -- защитит она тебя в бою лучше, чем кольчуга самая железная. А из остатков скроили пояс Лаодике-царевне, чтоб защитою был от взглядов недобрых, от мыслей черных да от слов поганых ей и ребенку ее, что родится.
Поблагодарили богатырь и девица великанов добросердечных и домой в путь отправились, Царство Пероярово, во Страну Росистых Лугов отчую.
Да на полпути повстречался им Светозар, меньший брат Вечерников. И поведал Светозар брату о своих злоключениях; и поведал Вечерник брату о своих приключениях. И долго дивились оба, друг на друга глядючи, что целы да невредимы остались!
И вот какую удивительную историю услыхал Вечерник от брата...