Стоял месяц кресень. Вечор минул Ярилин день, и до солнцеворота, до зеленых святок осталось две недели. Страна Росистых Лугов, Берберра (Медвежья Балка), Лысая Гора и другие земли Полуночии с ее дремучими лесами, непролазными чащобами, топкими чарусами, березовыми рощами да молочно-белыми туманными разливами ночей сменились тенистыми дубравами, вязами, ясенями да зарослями орешника.
Ночи потемнели, звезды покрупнели, и среди них заметнее сделался желтый росчерк — след выпущенной Яснооком Стрелы.
А впереди путников ожидали бескрайние степи Полудении с выжженной жарким солнцем и уже вновь выросшей шелковистой травой, колышимой наподобие морских валов сухим дыханием южных ветров; благодатные, обильные на урожай земли Приладья да многочисленные курганы-могильники — следы былой славы этих мест — с неизменными грифонами на них, стерегущими схороненное в земле старое золото и вековечный покой древних воителей и владык.
Никогда еще некторским следопытам не доводилось бывать так далеко от родных краев.
Сардовую Стрелу, за которою они шли, вначале отнесло ветрами на моросвет, и друзья уже приготовились к тому, что искать ее придется где-нибудь в Рифейских горах, но неожиданно, описав замысловатую дугу, Стрела вдруг уклонилась к югу и устремилась прямо на полдень.
Волей-неволей пришлось путникам свернуть с накатанного купеческого тракта, ведущего в страны Зарифья, ехать по которому было легко и вольготно, и довольствоваться впредь лишь путаными, едва приметными тропками, петляющими меж могучих дерев-исполинов, а чаще и вовсе пробираться по бездорожью, сверяя свой путь с солнцем да с голубеющими вдали по правую руку древними Рифейскими горами.
Теперь перемещались они уже не столь быстро, как прежде, и вскоре потеряли из виду солнечную искорку, указывавшую им путь.
Чтобы наверстать время, следопыты выбрались из-под покровительственной сени дубов и порешили ехать дальше не по кромке леса, а напрямик через степь, с тем чтобы пересечь ее еще до темна и, коль Стрибог судит, вновь обрести свою путеводную звезду.
Однако привычные к лесу некты, знающие все его уловки и повадки, совсем не знакомы были с нравом степи, и она, воспользовавшись этим, сыграла с ними злую шутку.
Едва только отдалились путники от леса на семь-восемь поприщ, как налетел Черный Ветер и поднял пыльную бурю.
Заклубилась пыль до небес, затмила солнце, заскрежетала на зубах, запорошила глаза — не стало видно ни зги, и следопыты сбились с пути.
Им бы остановиться да переждать, но негде укрыться от зноя да от пылевых туч, и пришлось ехать дальше наобум и на Авось, доверившись попечению Рода Всемогущего и Стрибога — Отца Ветров.
К вечеру, когда буря улеглась, обнаружили они, что сильно уклонились к западу солнца. Рифейские горы вставали теперь перед ними во всей своей красе и величии.
И вот выехали они на незнакрмую широкую дорогу, пролегающую в изножии гор, мощеную белыми и серо-голубыми плитами, и остановились, озирая окрестности.
Первым приближающихся людей заметил Медвеух.
— Смотри-ка...— указал на темнеющие вдали фигурки.— Они идут в нашу сторону...
Следопыты насторожились и вслушались — неизвестно, кого можно было встретить на дороге в чужом краю,— но вскоре убедились, что опасаться им на этот раз нечего.
Навстречу двигалась толпа опутанных цепями, стенающих юношей. Впереди шел неимоверно костлявый, изможденный, и оттого казавшийся длинным, старик в белой залатанной рубахе.
Некоторые из юношей молились, иные выкрикивали бессвязные ругательства, время от времени вскидывая руки и потрясая кулаками то в сторону гор, то в сторону неба. Кое-кто из них с дикими воплями, полными отчаянья и обреченности, вдруг начинал рваться, силясь скинуть оковы, бесноваться, валиться на землю.
Особо ретивых поводырь увещевал то уговорами, то ударами своей сучковатой клюки, призывая к смирению.
Пленники затихали и, понурившись, брели дальше.
Заметно было, что сдерживают их, конечно, не удары дубины и не страх перед хилым стариком, а нечто иное, большее, какой-то первородный ужас, которым все они были обуяны и токи которого сразу же ощутили на себе следопыты. Чувствовалось, что и старик не составлял исключения, и едва сдерживается, чтобы не бросить свою клюку и не пуститься наутек, куда глаза глядят.
— Интересно, чем так напуганы эти люди? — задумчиво произнес Ясноок, невольно поежившись.— Как будто их ведут на убой... Однако что толку строить догадки, когда проще обо всем проведать от них самих...
И друзья тронули своих коней навстречу медленно бредущей процессии.
Старик, завидев двух вооруженных чужеземцев, остановился и затрепетал, как осиновый лист. Толпа за его спиной приумолкла и насторожилась.
— Это посланцы гладхарвов!.. Нет нам спасенья!..— завопил вдруг один из юношей.
толпа охнула и отозвалась эхом:
— Нет спасенья!.. Нет спасенья!..
Старик же, всем своим видом являя почтительность и покорность, обратился к нектам с такою вот речью:
— О, благородные вельможи! Не гневайтесь на несчастных обреченных, что приняли вас по неведенью за ужасных гладхарвов, чей жуткий облик столь несхож с вашим, о достойнейшие!
Молю вас не препятствовать нам на нашем скорбном пути, ибо такова воля всемогущего повелителя Черного Ущелья — великана Агладыра, спокон века защищает нашу маленькую страну от недругов и взимает с нас кровавую дань... И если пойти наперекор его воле, то гнев немилосердного Агладыра обрушится на наш народ, и его слуги — великаны-гладхарвы — сотрут с лица земли не только наше царство, но и самую память о нем!
— Но ответь толком, седовласый муж, куда ведешь ты этих стенающих юношей и какая ожидает их тяжкая участь? — спросил Медвеух.
— Недолго им осталось радоваться солнцу, о князи! — горестно воскликнул старик.— Гладхарвы заточат их в пещеру над Черным Ущельем и по одному каждый день будут сбрасывать вниз, на съедение своему господину, Агладыру Ненасытному. Вот отчего они так плачут и ропщут на судьбу!
Всякий месяц веду я три-десять юношей на верную смерть, чтобы хоть как-то умилостивить грозного владыку-великана... Вот какой незавидный достался мне жребий!
— А велико ль само твое царство? — поинтересовался Медвеух.
— Совсем невелико,— покачал старик головою.— Всего-то в нем и хватает жен да мужей, чтобы нарожать столько детей, сколько надобно на потребу Агладыру, да еще чуть-чуть на разжив. И горе нам, если в какой-то месяц детей уродилось меньше, или женщины откажутся рожать, или же уродятся лишь младенцы девического полу!..
— Однако в толпе не вижу я девиц, а вижу здесь одних лишь юношей,— заметил Ясноок.
— И не мудрено,— отозвался старик.— Ибо всех дев забирает к себе Ядвига Златосумрачная, чьи владенья южнее, воспитует их по-своему, обучает черному ремеслу да воинскому делу и заставляет служить себе, покуда не одряхлеют. Таков уговор между нею и Агладыром, давно уж так заведено, и не нам тому перечить.
— Да, велик ущерб для твоего царства,— покачал Медвеух головою.— И что же, не сыскалось в нем до сих пор богатыря, способного постоять за свой народ и избавить его от злого ига?
— Сколько себя помню, ни одного такого не было,— вздохнул старик.— Да и откуда бы им взяться? Правда, говаривал мой отец, а ему про то сказывал его отец, что живет на высокой Сиянской горе в неприступной башне богатырь из богатырей Тарх Тархович, что прежде правил нашим народом, и было его правленье светлым и славным, и дети песни пели, ничего не боясь, и цвели повсеместно сады, и люди жили в достатке и спокойствии, ни зла, ни лиха не ведая, покуда охраняли границы царства Тарх Тархович и сыны его пресветлые. Однако провинился народ наш перед своим государем: забвенью предал веру отцов, погряз в суете и неправедности да духом измельчал.
И молвил тогда Тарх Тархович:
— Все вы слепы сделались, так что и конца-то своего не видите, а конец-то ваш не за горами уж, коль не прозреете! Не могу я взирать на погибель вашу бесславную, лучше пусть погрузятся навек в омут мрака глаза мои, и ,может, тогда вам свет откроется!
Чудно молвил Тарх Тархович, так что никто из отцов его не понял, ибо были они тогда по разумению своему, что дети малые.
Только боги богатыря услышали. И вняли силе слов его, и приняли сию жертву. Сверкнули из туч две молнии две молнии острые и пронзили Тарховы многомудрые очи.
Подхватили богатыря достославные сыны его под руки и отвели в башню высокую на Сиянской горе, отцам же наказали строго-настрого забыть дорогу туда, покуда не сравняется слава их со славою рода Тархова.
И спала тогда пелена с глаз отцов, и увидели они, что окружены со всех сторон врагами грозными, и пали они духом, выронили оружье из рук, и возопили:
— Горе нам, горе!..
И пришло к ним Горе. И воцарился над ними Морокун Одноглазый — пасынок Ядвигин, лизоблюд Агладыров,— и правит он с тех пор и доныне. Всех мужей младых, окромя самых хилых да убогих, посылает Агладыру на пожеренье; все дев-красавиц в ягишнино злое племя отдает, и некому ему слово проти молвить, и некому заступиться за нас, сирых, ибо никто из оставшихся не в силах ни булаву поднять, ни тетиву лука натянуть, ни даже просто Морокунов взгляд перенести, не впав в безумье кромешное!..
Так и живем мы с тех самых пор в нищете да прозябании, избавленья от бед не зная-не ведая.
Однако, дозвольте нам, князи, продолжить путь свой: солнце уж совсем низко, и если мы не успеем до темна — гладхарвы разгневаются.
— Постой-постой, любезнейший! — остановил его Ясноок.— Скажи прежде, не можем ли мы хоть чем-то помочь народу твоему?.. Да далеко ль отсюда гора Сиянская, на которой, ты сказывал, обитает благодетель ваш Тарх Тархович?
— Гора-то недалече...— ответствовал старик.— Да ведет к ней лишь один путь всего — по мосту над Черным Ущельем, и чтоб попасть туда, прежде надо сокрушить великанов-гладхарвов и самого Агладыра одолеть, а кто ж на сие отважится?
— Не суди по себе, старик,— хмыкнул Медвеух.— Так ли уж страшен твой Оглоед, как ты нам его рисуешь? И неужто никакой управы на него не найдется?
— Управа есть,— отозвался старик.— Ну а как не управишься?.. И себя погубишь, и весь народ наш с собою заодно! Нет, ничего больше не скажу я вам, чужеземцы отважные! Езжайте с миром и нам не препяствуйте!
— Разумны речи твои, муж седой, да нету в них огня! — сказал Ясноок на сие.— И сдается мне, что не за жизнь этих несчастных юношей ты беспокоишься, а за свою облезлую шкуру дрожишь, да за те пудовые погремушки, что у них на ногах, да за невежество народа своего! А ну-ка, для начала, освободи от пут этих юношей!
Сказал так Ясноок, и сам подивился решимости своей да голосу, властно звучащему.
Старик же повалился в ноги следопытам.
— Смилуйтесь, милосердные, над стариком изможденным! Дайте своею смертушкою помереть!.. Коль отпущу я этих юношей, то что же скажу господину моему, Морокуну Одноглазому, когда предстану пред око его свирепое?
— Ну тогда сказывай нам без утайки, старик, как людоеда-нечестивца одолеть? — воскликнул Медвеух.
— Сие мне неведомо...— захныкал старик.— Знаю лишь, что слабое место Агладыра — мозоль на мизинце правой ноги...
— И того достаточно...— кивнул Ясноок.— Освободи теперь пленников и ступай к государю своему — должи, что, как велено, все исполнил. Да ни слова про нас, коль голова дорога! Остальное же — не твоя забота!
Не посмел старик больше перечить властному чужестранцу, снял с юношей цепи да путы и, причитая вполголоса, затрусил по дороге обратно столь скоро, насколько позволяла ему его немощь.
— Ну,— обратился Ясноок к вновь обретшим свободу,— все ли из вас такие же храбрецы, как и этот жалкий старик? Или найдутся и достойные по доблести роду Тархову? Пусть же те, кто готов сразиться с великанами и вернуть былую славу отцов, вперед выступят! Остальные же вольны поступать, как им заблагорассудится...
Несколько юношей, один за другим, отделились от толпы и остановились, поглядывая на следопытов с некоторою робостию.
— Да...— посетовал под нос себе Медвеух.— С таким войском не много навоюешь... Придется рассчитывать на свои силы...
— Ну, добрые молодцы, коли вызвались совершать ратные подвиги, ответьте-ка прежде, много ли этих самых гладхарвов у Агладыра в услужении? — обратился к юношам Ясноок.
— Ровно дюжина, не считая самого Повелителя Ущелья, а уж он-то, говорят, вдесятеро больше любого из них и во столько же раз могучее!..
— Так...— начал соображать вслух Медвеух. Их — дюжина, да вас примерно столько же, да два некторских следопыта на одного Оглоеда... Согласно законам лесной науки, у нас явный перевес сил, так что отчаиваться не следует. Пусть каждый из вас возьмет на себя по одному великану, а мы вдвоем постараемся совладать с их повелителем...
— Но вы забыли посчитать мелиссов!..— раздался вдруг тоненький голосок.— А их по сорок на каждого великана!
— Это еще что за диковины? — спросил Медвеух.
— Кажется, я знаю,— отозвался Ясноок.— Леший упоминал про таких... Это выродки вроде канабрийских злыдней, с которыми ты уже дело имел. Мелкие и поганенькие... Карлики!..
— Ах вон оно что! — махнул рукою Медвеух.— Ну, с дробями возтиться — не наше дело!.. Это уже какая-то канабрика дремучая!
Юноши посмотрели на богатыря с уважением и повеселели.
— Дроби я беру на себя!..— сказал Серый Волк, вступая в разговор.— А то, признаться, проголодался я!
Юноши перевели свои изумленные взоры с Медвеуха на говорящего человечьим языком зверя, затем вновь посмотрели на следопытов. Теперь во взорах их читалась уже не робость, а почтение и готовность следовать за двумя бесстрашными иноземцами-чародеями куда угодно.
Ясноок понял это и улыбнулся.
— Тогда в путь!..— скомандовал он.
Поднявшись на гору, с которой открылся им вид на все Черное Ущелье и на мост, перекинутый через него, следопыты огляделись, но так и не углядели ни одного великана, лишь несколько карликов-мелиссов, сверху казавшихся и вовсе крошечными, копошились у подступов к мосту.
Заходящее солнце почти касалось вершины горы по другую сторону ущелья и заствляло сиять золотой чертог на ней нестерпимо ярким для человеческих глаз светом. Внизу же, в ущелье, царил непроглядный мрак.
— Так вот она какая, Сиянская гора!..— произнес восхищенно кто-то из доброхотов.
— А дворец-то!.. Дворец!.. Из чистого золота! — воскликнул другой.
Оба вздохнули.
— Не печальтесь, молодцы! Не позднее завтрева будем мы там, коли не оробеете! — подбодрил их Медвеух.
Ясноок, пристально вглядывавшийся скрая утеса, подозвал друга рукою и указал на темное пятно внизу.
— Судя по всему, это и есть логово людоедов...
Медвеух напряг зрение и различил черный провал в скале — пещеру, куда то и дело скрывались мелиссы и откуда появлялись вновь.
— Ну оттуда-то мы их выкурим, а дальше что?
— Наверняка не знаю,— произнес Ясноок.— Но во всяком случае нужно расставить наших воителей как можно ближе над входом в пещеру, и пусть они запасутся камнями. Если им удастся убить одного-двух великанов — это уже неплохо.
Медвеух согласно кивнул.
— А дальше?
— А дальше...— Ясноок на мгновенье задумался.— А нам тем временем нужно попытаться пробраться на мост. Для нас-то он достаточно широк, но великанам, я думаю, на нем будет не столь вольготно.
— Ладно... Посмотрим сейчас, каково из себя это нечестивое племя,— молвил в ответ Медвеух. Затем указал юношам на утес, нависающий над входом в логово великанов, и велел им спрятаться там и, как только гладхарвы появятся, швырять вниз камни.
Едва сие было исполнено, как Серый Волк по наущению следопытов стремительной тенью метнулся вниз и отогнал врасплох застигнутых мелиссов далеко-далеко от пещеры, вновь же из нее выходящих хватал за шкирку, опрокидывал и перегрызал им во мгновение ока глотку, так что они и пикнуть не успевали.
Следопыты помогали ему свеху стрелами. Когда же площадка внизу была очищена от мелких пакостников, они спустились вниз и выпустили на волю Сварожича, подкормив его предварительно изрядной порцией дым-травы.
И Сварогов внук взмахнул своим пылающим мечом и ринулся в людоедский вертеп, перекинув через плечо желто-черный и удушливо-едкий плащ.
Следопыты же, не теряя даром времени, вывели из укрытия своих скакунов и, вскочив на них, устремились к мосту.
Свирепым ором, в котором смешались и гнев, и удивленье, и боль, и ярость, огласилась окрестность, и горы отозвались на него стократ повторенным и усиленным эхом и дробью осыпающихся мелких камней.
Бам!.. Это упал первый валун, сброшенный юношами-пририфцами, и выскочивший из пещеры великан распластался поперек входа в пещеру с раскроенным черепом.
Другой запнулся об него, упал и тоже был поражен сброшенной сверху глыбой.
Бам!.. Бам!.. Бам!..— забарабанили камни, но всего лишь еще один попал в цель. Девятеро же гладхарвов, обожженных и рассвирепевших, показались из дымной завесы и теперь вращали по сторонам девятью своими глазами навыкате в поисках обидчика.
Заметив нектов, они принялись швырять им вдогонку сброшенные сверху камни.
Одна из глыб перебила ноги у лошади Медвеуха и вышибла его самого из седла, другая едва не превратила в лепешку Ясноока. Но тут переменился ветер, и Сварожич вновь набросил на гладхарвов свой дымный аркан, скрыв следопытов от их глаз. Когда же етуны, кашляя, чихая и отплевываясь, с налитыми кровью глазами, вновь показались из дыма, некты были уже на мосту и обрушили на них целый шквал стрел.
Однако пробить толстые шкуры великанов стрелами оказалось невозможно: те лишь разъяряли их, впиваясь в бока, но не приносили почти никакого ущерба. И лишь одна стрела, угодившая етуну в глаз, сразила его наповал.
— Ура! — воскликнул Ясноок.— Целься в глаза!
И вновь запели стрелы. И еще два ослепленных великана беспомощно зашатались, оглашая воздух стонами и проклятиями. Остальные двинулись к мосту, прикрывая рукою свое единственное око, однако заметно было, что всякая охота к преследованию у них отпала. Дойдя до места, они остановились, о чем-то заспорив (видимо, никому не хотелось идти по нему первым), затем все же двинулись по нему цепочкою, медленно и не слишком уверенно.
— Побереги стрелы! — крикнул Ясноок другу.— Впереди еще встреча с Агладыром!
И следопыты побежали вперед. Однако через несколько шагов Медвеух, бежавший чуть впереди, вдруг вскрикнул и остановился, указуя на что-то во мраке ущелья. Ясноок взглянул и тоже обомлел.
Огромная, бледно сияющая луна медленно поднималась снизу. Нет, не луна, а чья-то непомерной величины лысина, обрамленная красно-рыжей порослью волос и кишмя кишащая мелиссами, всходила со дна ущелья. Вот уж показалась красная глумливая рожа со свиным пятаком посередке и с широко распахнутым зловонным провалом пасти, истекающей зеленоватою слюною; чья-та волосатая и когтистая лапа легла поперек моста, преграждая дорогу, и большущий, не ведающий ни жалости, ни сострадания черный глазище с мертвым белым зрачком раскрылся и, не мигая, воззрился на нектов.
Конь, которого Ясноок вел за собою под уздцы, заржал, захрапел и шарахнулся в сторону, едва не свалив хозяина с моста.
— Ай да Оглоед! — в невольном замешательстве прошептал Медвеух, пятясь и натыкаясь на Ясноока. Тот молча указал ему назад, откуда медленно, но неумолимо наступали гладхарвы.
Меж тем лапа дрогнула и потянулась к ним.
Ясноок натянул тетиву своего лука и выпустил стрелу.
Вжиньк!..— ударилась она в великанье око, как в медный таз, и упала.
Морда захрюкала и затряслась, раскатами смеха оглашая ущелье и сотрясая мост.
— Ха-ха-ха! — подхватили сзади гладхарвы. Но тут же один из них поперхнулся стрелой, отправленной Медвеухом, и захрипел. Пятеро других замолчали.
— Плохи наши дела...— мрачно заметил Медвеух.
— С нами Силы Света и боги полуночные, духи предков, нас хранящие, и Род Всемогущий — Отец всего сущего и не сущего!..— молвил про себя Ясноок, и тут же невесть откуда услышал голос зеленоглазой Царицы Болотии:
— Не забывай про мой дар, следопыт!
Ясноок пошарил за пазухой и выхватил оттуда Болотный Огонек.
— Ану-ка, вот этого отведай! — воскликнул он, швыряя чудесный камень великану в глаз.
На миг етун замер, затем побагровел, око его выкатилось из орбиты на целую сажень и вдруг лопнуло с оглушительным хлопком.
— Свет!..— взревел великан.— Уберите свет! Я ничего не вижу!..
Болотянский камень, цел и невредим, вылетел из лопнувшего глаза, а вслед за ним вырвалась на волю череда загубленных людоедом человечьих душ.
И следопыты, и гладхарвы застыли, в изумленье взирая на это чудо.
— О проклятье!.. Уберите же свет!..— снова взревел Агладыр и, схватившись за мост обеими лапами, принялся крушить его и ломать в бешенстве.
Но выдержал Тархов мост, не под силу оказалось сокрушить его поганому чудищу. Вскарабкался тогда на него Агладыр и пополз на четвереньках навстречу нектам, загребая перед собою руками и колошматя вслепую по камням здоровенными кулачищами.
Вот раз ударил — и едва не раздавил их. Вот другой раз взмахнул стопудовою лапою — и смел с моста коня Ясноокова. Вот в третий раз загреб косматою ладонью — и ногтем кривым да острым подцепил Медвеуха за край одежды.
Подхватил богатыря и хотел уж было проглотить не разбирая, даже язык свой уж навстречу высунул, да только тут изловчился Медвеух и всадил копье свое на полдревка в красную мякоть.
Взвыл людоед, перекусил копье, перекрошил и выплюнул. И вновь разинул свою страшную пасть.
Да только тут ударил его Медвеух по зубам своею палицею со всего размаху и выбил два зуба у великана. Но и палица прочь отлетела.
Сжал тогда разъяренный етун в горсти богатыря, так что ни шелохнуться тому, ни вскрикнуть — лишь косточки затрещали, и еще б мгновенье — и смертный бы час пришел некту, но только тут перекорежила вдруг страшная судорога Агладырову морду, и пал он на мост замертво. Это Ясноок вонзил меч в любимую мозоль етуна, что на мизинце правой ноги у того.
Как увидали гладхарвы бесславную гибель своего властелина, так обратились в страхе в бегство, а вдогонку им полетели камни, бросаемые юношами-пририфцами, и немало синяков лиловых да шишек лиловых набили великанам на память. И с тех самых пор никто уж в Пририфье великанов-гладхарвов не встречал. Сказывают, что ушли они за горы Рифейские и затерялись гда-то в Землях Закатных...
Едва собрались на мосту победители, как скрылось за горами солнце, и погрузилось все во мрак, скрывая следы побоища. Лишь чертог на вершине Сиянской горы продолжать сиять чистым золотом, озаряемый своим внутренним светом. К нему-то и двинулись победители, запалив факелы.
А на другом краю моста уже поджидали их сыновья Тарха Тарховича, держа под уздцы белоснежных крылатых скакунов. И как только уселись на них юноши-пририфцы, так взвились крылатые кони в небо и быстрее молнии вознесли своих седоков на Сиянскую гору.
Сам тыщелетний богатырь Тарх Тархович поднялся навстречу им со своего трона и вот какую речь держал:
— Отрадно узнать мне перед дорогой неближнею, что не перевелись на свете еще богатыри, достойные славы Свароговой, и еще отраднее для души моей, что начал прозревать мой народ и встал на путь возрожденья былой славы пращуров, указанный ему богами! А посему послушайте, что скажет вам напоследок старый богатырь Тарх Тархович! Повелеваю я сынам моим и сынам рода моего, из тех, что пришли сюда, собраться воедино и двинуться ратью грозною на злого недруга Морокуна-царя и гнать прочь того вон из царства! Повелеваю пришлым опосля иного царя себе избрать, на коего свыше указано будет, и княжить светло и радостно, в мире и согласии пребывая! Вам же, сыны мои, должно встать на защиту Отечества, как и в былые времена, и охранять пределы его от любого татя-ворога, что на него позарится! А еще выслушайте, сыны, последнюю волю мою: на рассвете покинете все вы этот чертог и разрушите мост, к нему ведущий, и все подступы к нему, с тем чтобы никто уж больше не обеспокоил меня из людского роду-племени! Мне ж пришла пора навсегда покинуть юдоль земную и в иные края отправиться, и так уж зажился я на этом свете, а меж тем наступило время иных богатырей, иных подвигов и иных дел славных...
Что ж до вас, благородные чужеземцы, то примите от меня в дар двух коней из моей крнюшни да меч, служивший мне верой и правдой долгие годы... Пусть сыны мои отдадут вам также и то, что вы ищете — Стрелу со смарагдом звездчатым, да укажут путь в царство Ядвигино потаенное, где другую надлежит искать... Да поторопитесь, ибо известно мне, что на исходе дня четырнадцатого месяца кресеня, когда над горами повиснет черноокое солнце, намеревается Царица Златосумрачная Ядвига снять дивное заклятие со Стрелы, попавшей к ней путем недоброго колдовства наперекор воле Тучегонителя, и лишить ее чудодейственной силы!
А сейчас, гости мои, пируйте-ка да веселитесь на славу, оставив до поры все печали свои да заботы!.. Так повелевает вам старый богатырь Тарх Тархович!
Сказал, ударил посохом об пол — и забило из него вино, по цвету как солнце! И внесли слуги хлеба небесные и яства иные и на столы поставили их. Взялись музыканты за свои зурны да жалейки, и полился над горами, над долами да над сумрачными ущельями напев бесхитростный. Наполнил виночерпий бездонную чашу питною сурею и с поклоном поднес ее Тарху Тарховичу.
Отхлебнул богатырь ровно наполовину и передал ту чашу дальше. И пошла по кругу чаша и ровно сорок раз обошла пирующих, прежде чем наблюдатель на башне протрубил в свой рог, возвещая о восходе солнца.
И поднялись тогда все: и гости, и Сыны Тарховы,— и в молчании осушив до дна свои кубки, спустились вниз с Сиянской горы и перешли по другую сторону Черного Ущелья.
А когда солнце поднялось над головами и лучи его просочились даже в вековечную темень ущелья, моста уже не было и в помине. Сыновья Тарха Тарховича исполнили последнюю волю Отца — и сделался золотой чертог на вершине Сиянской горы недосягаемым для всех, окромя горных орлов.
Там в окружении их и провел свои последние дни на Земле тыщелетний богатырь Тарх Тархович. А когда пробил его час, приветствовали царственные птицы его могучий дух криками и полетели с ним рядом, указуя путь в обитель богов.
Таков был славный конец седого богатыря Тарха Тарховича.
| вернуться назад... | дальше через Пропасть!.. |
| оглавление | карта сказки | посвящение | на главную |