Закатилось солнышко красное за край земли, закатилось и обагрило небо последним светом над вереском да бурьяном поросшей Велесовой Пустошью. Месяц вынырнул из-за недвижных громад Земного Пояса, пробежал лучом по заснеженным шапкам каменных исполинов и коснулся вод Лун-озера. Заискрились седые вершины, вспыхнуло озеро дивным светом, воссияла вода в нем, будто серебро расплавленное, и сделалась прозрачной до самого дна.
А на дне — сад чудесный, освещенный сотнями больших и малых звезд, расцвеченный переливчатыми шарами. И растут в том саду диковинные растения — травы да дерева подводные, и поднимаются выше их всех водоросли зеленые, колеблемые незримыми токами воды, обрамляя посыпанные розоватым песком дорожки, по которым прогуливаются чинно пучеглазые, златочешуеи рыбы — по-одиночке и попарно, и проносятся двойки, четверки, шестерки водяных коней, впряженные в сияющие раковины-кареты.
И высится посеред сада великолепный чертог с перламутровыми витыми колоннами да башнями, усеянными жемчугом. Обнесен он тремя толстыми стенами — из красных кораллов, из голубых да из черных, вместо ворот же в тех стенах громадные двустворчатые раковины, охраняемые вострозубыми щучками, закованными в броню раками да свирепыми гром-рыбами.
Над всем же этим великолепием — над дворцом и садом — лучит чудесный свет золотистый карбункул величиною с добрую тыкву, венчая маковку главной башни, и застит глаза смотрящим сверху — так, что многого не разглядишь, а коль и увидишь, так подумаешь, что примерещилось.
Вот и братья, Светозар да Полуночник, смотрели-смотрели в воду до слез, до рези в глазах, уж и слилось-то все в единое сиянье, уж и мудрено-то в нем что различить, а они все никак глаз оторвать не могут.
Но очнулись наконец, стали дергать друг друга за бороды да за бока щипать, решив, что помутился у обоих рассудок от лунных чар и привиделся им сад с дворцом. Но тут новая греза встает.
Распустились царственные родии по берегам Лун-озера, вышли из них луноликие девы озерные в платьях белее снега и двинулись, танцуя, к богатырям со всех сторон, по водной глади легко ступая, как по тверди земной. Все ближе, ближе они. Вот и окружили плот да кругом пошли, чаруя роситов пением нежным, колыханьями стана прелестными да полетом рук лебединых.
И не заметили братья, на них заглядевшись, как вынырнули, откуда ни возьмись, чудища озерные, вцепились когтистыми лапами да зубами в него и повлекли по лунной дорожке.
Все нежнее голоса озерин, все быстрее мелькают их ворожащие руки, все плотнее смыкают они кольцо свое обручально-погибельное вокруг молодцев добрых. Плот же меж тем все стремительней несется,— все ближе к серой скале, под которую с клокотанием вода устремляется. Вот уж и закружился сам в водовороте, вот и под воду стал уходить!..
Оборвали свою песнь озерины со смехом и унеслись под скалу хлопьями пены белоснежной. Умчались за ними озерные чудища. Братья же на плоту остались стоять неподвижно, словно путами опутанные, словно ковами окованные, как младенцы спеленутые, беспомощные, пошевелиться не в силах.
Скрылся месяц за черною тучей, да потемнела вода. И заржала тут колдовская кобылка Полуночникова в тоске предсмертной,— заржала да и пробудила тем ото сна ото сна-наважденья богатырей.
Встрепенулись они.
— Беда!..— вскричал Светозар, хватаясь за багор.— Околдовали утопленницы нас!
— Беда!..— вскричал с ним вместе и Полуночник, берясь за другой.— Проглядели мы омут с тобою!
Уперлись братья в скалу баграми, но ни на пядь от пропасти гибельной не отодвинулись, едва сил у них достало, чтоб на месте плот удержать.
Ходят ходуном бревна под ногами, пенится, вихрится вода кругом, гнутся да трещат палки. А силы-то иссякают!.. Вот уж и Старая к ним руки свои костлявые тянет да в глаза заглядывает проникновенно.
— Не пропасть бы, брат!..— говорит Светозар.— Нету моченьки моей больше!..
— Погоди, брат, держись!..— отвечает Полуночник.— Авось и выберемся! Вот кабы мне руки высвободить да достать платочек Стрибогов...
Снова озарил месяц озеро,— и родилась в его глубинах большая волна, вздыбилась кручею черною до самых звезд, покатилась на них.
Поняли добры молодцы тут, что пробил их час последний, попрощались друг с другом и приуготовились смерть принять.
Но не дошла волна до них — остановилась. Восемь водяных коней вынесли на гребень ее блистающую светом розоватую раковину, и вышел из нее сам царь-государь водяной — Виллин Хладомудрый, держа Стрелу в руках с червоным яхонтом, за которою братья столь долго по свету рыскали.
Как увидел Стрелу Светозар, так вспыхнуло его сердце радостною отвагою, удвоив силы; у Полуночника же при виде Стрелы что-то темное в душе всколыхнулось, и дрогнула у него рука.
Сломался багор, который он держал,— и вскрикнули оба: вдвое уменьшилось расстояние, от смерти их отделяющее!..
Царь же водяной поднял со Стрелою руку и спросил, смеясь:
— Не за этою ли вещицею пожаловать изволили в Нижнюю Сильфу, гости дорогие? Так плывите ж сюда, ко мне — отдам я вам ее!.. Так и быть!..
Услыхали его слова богатыри, вдвоем на багор навалились, так что затрещал он у них в руках, но не смогли перебороть все же ток могучий воды, а водяной уж кричит им:
— Ну же!.. Плывите скорей!.. Не то передумаю!.. Эх вы, богатыри худосочные!.. Видать, в детстве мало кваса пили!.. Должно быть, как взращены не на луке да чесноке, а на кефире да молоке!..
Поняли братья, что насмехается над ними Владыка Вод и рассердились. И сказал тогда Полуночник Светозару:
— Поднатужься-ка, брат!.. Подержи шест! А я покуда узелок на платке заветном развяжу!..
И развязал!.. Примчался тут же Линдэйрв-Лиходей на выручку, всколыхнул воду в озере, просыпался каплями дождевыми, плечи могучие расправил да как свистнет-дунет! Выбил из-под ног царя Волну, впряг ее в плот и погнал к берегу! Вынес на мелководье братьев и унесся дальше — по горам бедокурить!
Выскочили Светозар да Полуночник на берег — ни живы ни мертвы от усталости, но довольные ужасно, что водяного царя провели и опасности смертельной избегли.
Виллин же из воды показался с бородою всклокоченной да с бровями гневно сведенными.
— Отдай же Стрелу нам, Владыка Вод, не гневись понапрасну! — закричали ему богатыри.
— Ничего вы нынче не получите! — отозвался царь сердито.— Стрелу же тому лишь отдам я, кто добудет у злобного племени ахрепнеев, обитающих в горах, другую — с карбункулом золотистым! Да мне покажет!.. Такова моя воля!
И канул Озерный Владыка бесследно в воду, даже круги за ним не разошлись.
Развели костер роситы, чтобы обсохнуть, только подле огня устроились, как смотрят: идет к ним по озерной глади дева водная, всех дотоле виденных краше, и рукою манит, будто сказать что-то хочет. Приблизилась к самому берегу и остановилась. Стала напев колыбельный напевать, братьям знакомый смутно, да откуда — не вспомнить.
Защемило в груди в Светозаровой, встал он, чтобы поближе к озерине подойти, но остановил его Полуночник.
— Не ходи, брат, опомнись! — воскликнул испуганно.— Потянет тебя за собою утопленница, не ровен час!
— И то верно! — согласился Светозар, подавив вздох и головою встряхнув.— Лучше подальше от них держаться!.. На сушу-то этим дивам путь заказан!
Услыхала их речи опасливые дева озерная, поникла головою удрученно, и две слезинки у нее из-под ресниц выкатились. Потом сорвала с шеи нить с камушком неведомым и на берег бросила, сама же удалилась поспешно.
Упал ее талисман под ноги богатырям прямо; едва кинули они взгляд на него, как тут же и ахнули разом оба. Оберег-то точь-в-точь такой же, как у любого из них: тот же зеленый жад, вправленный в скорлупку хрустальную, да со знаком тайным гномовским! И откуда у озерины он?..
— Уж не опередил ли Вечерник-тугодум нас? Не случилась ли беда с ним? — предположил Полуночник.
Но Светозар лишь головою грустно покачал и сказал:
— Сдается мне, брат, что собственную матушку мы не признали!..
Взял тогда оберег в руки Полуночник, вгляделся в него пристально и кивнул согласно:
— Прав ты, должно быть... У Вечерника-то на камне щербинка была в виде крестика — не его, значит. А больше, окромя нас до матери, ни у кого такого быть не может!..
Бросились роситы к воде — стали матушку свою кликать. Да поздно спохватились!.. Не вышла к ним больше Дикалина, хотя и слышала...
Едва рассеялся предутренний туман, уселись богатыри на кобылку вдвоем и, отыскав узкую расщелину в прибрежных скалах, скрытую зарослями колючего кустарника, углубились в горы.
Вскоре вышли они к несущемуся по камням с грохотом и ревом пенному потоку и, стреножив лошадь, пошли дальше вверх по нему пешком.
Перепрыгивая с камня на камень, цепляясь за колючки и трещины, стараясь при этом не глядеть вниз, на головокружительный, манящий бег воды, прошли они шагов сто и, обогнув очередной выступ, оказались на небольшой площадке, с которой открылся им удивительный вид.
Прямо перед ними, не более чем в тридцати саженях, с грохотом низвергался с высоты окутанный мириадами блистающих на солнце брызг водопад. Внизу, у берегов бурлящего потока, толпились, задрав бритые головы, плосконосые уродцы с кожей морщинистой и землистой, как печеное яблоко. Вверху же, на фоне быстро несущихся по небу сияющих облаков, на вершине скалы возвышалась зловещая фигура, вымазанная углем и охрою, увешанная с ног до головы костяными пластинками, бляшками и зубами, в шапке, увенчанной турьими рогами и с орлиными крыльями за спиною, одного взгляда на которую достаточно было, чтобы понять, что это колдун, жрец или шаман.
Человек на скале яростно жестикулировал, извивался и подергивался всем телом. Взмахивал временами крыльями, нависая при этом над рушащимися струями, и казалось, что он вот-вот полетит,— непонятно только куда: в небо или в грохочущую бездну. Он что-то кричал, но разобрать слова было невозможно.
Однако соплеменники, судя по всему, его понимали. Они воздевали руки то в направлении к шаману, то к водопаду, нещадно колотились головами в глухо тумкающие бубны и оглашали окрестность таким громогласным ором, что их бог, несомненно, их слышал.
— Дикари! — бросил с пренебрежением Светозар, понаблюдав за этим священнодейством немного, и тут вдруг что-то ярко блеснуло в толпе тем особенным светом, каким может сиять лишь солнценосный карбункул. Светозар напряг зрение и различил в руке у молодого плосконоса чудесную Стрелу.
— Смотри!.. Смотри!..— подтолкнул он брата.— Это та самая, про которую говорил водяной!
— Вижу! — отозвался Полуночник.— Да как добыть-то ее — вот заковыка!
Но не только роситы заметили волшебную Стрелу — блеск драгоценного камня привлек внимание и шамана. Он громко протрубил в рог и повелительным жестом приказал молодому плосконосу подняться на скалу.
— Не швырнул бы он ее в поток, чего доброго!..— заметил Светозар, когда Стрела оказалась в руках жреца.— От этих дикарей чего угодно ожидать можно!..
Но шаман и не думал, похоже, избавляться от Стрелы таким образом. Поразглядывав ее некоторое время, поднеся к носу и попробовав даже на зуб, пастырь ахрепнеев неожиданно ухватился за древко обеими руками и попробовал его переломить. Но это ему не удалось: Стрела даже не прогнулась ничуть. Жрец довольно ухмыльнулся и что-то приказал стоящему рядом и с трепетом наблюдающему за его действиями юноше. Тот проворно сбежал вниз по ступенькам, вырубленным в скале, и передал соплеменникам слова шамана.
Толпа возбужденно загудела, потом расступилась, и из нее показалась древняя старуха с хитрыми раскосыми глазами и, с трудом волоча одну ногу, медленно принялась карабкаться наверх. В руках у нее пылал факел.
— Они хотят испытать Стрелу Огнем! — догадался Полуночник.
— Но этого нельзя делать!..— воскликнул вдруг Светозар и осекся: слова-то были не его, они пришли откуда-то со стороны водопада, влетели в голову, завладели языком и вырвались наружу помимо воли.
Полуночник посмотрел на него как-то странно.
— Почему?
— Я не знаю...— отозвался Светозар.— Но это так... Я чувствую!..
Старуха уже добралась до вершины и теперь, прямая и безобразная, в грязных отрепьях, стояла неподвижно против жреца и дырявила его злым взглядом. Разыгравшийся ветер раздувал пламя, то относя его в сторону, то пригибая вниз и швыряя шаману в лицо. Наконечник Стрелы сверкал все ярче. Шум падающей воды, казалось, тоже нарастал. И все возбужденнее становилась толпа внизу.
Внезапно Светозар стал отчетливо слышать, о чем говорят эти двое там, на скале.
— Не делай этого, Юнлюндюн! — говорила старуха.— Разве ж ты не слышишь — Великий Эрх гневается?
— Поздно, Окайдла! — отвечал жрец.— Посмотри вниз. Видишь,как беснуются? Если я не сделаю этого, они разорвут меня на куски!
— Ты сам виноват! Зачем их взбудоражил? Но в твоей власти и успокоить их так же легко. Стоит лишь переменить решение и отдать Стрелу Ревущему Эрху!
— Нет, Окайдла, я не переменю решения... Великий Эрх получит достойную его жертву, но другую! Ты же знаешь, о чем гласит старое Предание Черных Гор: тот, кто отыщет волшебную Стрелу, что блещет ярче яркого, и высвободит маленькое солнце, в ее острие запрятанное, тот...
—...тот сделается самым великим владыкою на свете, и не страшны ему будут ни враги, ни злые чары, ни змеи летучие...— подхватила старуха.— Да, я помню, Юнлюндюн! Но там еще сказано, что сделать это может лишь тот, кто сумеет прочитать надпись на древке, иначе же он навлечет тяжелое проклятие на себя и свой род!
Жрец поморщился.
Там написано: "Ахрепнеев прославится племя, Юнлюндюн — их великий владыка!" Ты же слышала!
Старуха злобно рассмеялась.
— Ты можешь дурачить их, великий владыка, но меня-то ты не проведешь! Совсем не то на Стреле написано!
— Откуда тебе знать, Окайдла?! Ты всего лишь хранительница Огня! — вспылил жрец.— И довольно перечить мне, старая! Вечно заступаешь ты мне дорогу! Давай-ка сюда светоч, не то...
— А ведь я не боюсь тебя, Юнлюндюн! — прошипела старуха.— Это ты меня боишься! На, возьми огонь!.. Да не пожалей после, что меня не послушался!..
Шаман вырвал из рук у нее факел и, взмахнув торжествующе им в воздухе, поднес к Стреле.
В тот же миг другая, обычная, несслышно рассекла воздух и впилась ему в горло. Голова шамана запрокинулась, алая кровь хлестнула из раны и окрасила собою поток.
Вторая, третья, а за ними и еще множество стрел взметнулись из-за камней. Не успели ахрепнеи опомниться, как добрая половина их полегла тут же на месте. Оставшиеся в панике заметались, схватились за оружие, но поздно: спустившиеся с гор враги уже окружили их и притиснули к берегу.
Короткая стычка окончательно решила исход дела не в пользу плосконосых. Они были смяты, обезоружены и связаны. А площадка внизу заполнилась победителями.
Эти были непомерно худы; с нелепо изломанными носами, свешивающими на грудь, а у иных достигающими даже пупа; с крошечными мышиными глазками на красных лицах и с длиннющими смолистыми патлами, спускающимися ниже чресел, перехваченными на поясе веревками, и, судя по всему, заменяющими дикарям одежду.
Вождь победителей, едва только принесли ему чудодейственную Стрелу, поднес ее к ноздрям и сильно втянул воздух. Нос у него запунцовел и покрылся испариной, затем тонкие губы тронула слабая улыбка.
Он передал Стрелу двум сизоносым старцам, стоящим рядом. Те тоже понюхали и удовлетворенно закивали.
Вождь издал гортанный звук, и волосатики (как мысленно окрестил их Светозар), не задерживаясь далее возле водопада, двинулись обратно в горы, уводя с собою и пленников.
Три дня и три ночи шли за ними роситы и вышли наконец к глубокому ущелью с перекинутым через него узеньким мосточком, на другой стороне которого волосатики оставили охрану.
Остановились над пропастью братья, стали думать-решать, что предпринять.
И сказал тогда Полуночник:
— Ничего путного что-то в голову мне не идет. Все соки из нее пустой желудок высасывает. Надо, брат, подкрепиться нам прежде...
— Верно глаголешь,— поддержал его Светозар.— Три дня и три ночи маковой росинки во рту не было, три дня и три ночи костра мы не разводили, боясь обнаружить себя невольно... А голод да холод — добрым думам помеха!.. Иди же, брат, поищи съестного в горах, а я покуда в пещерке огонь разведу!
Так и сделали.
И вот сидят братья у костерка, греются да пичужек, да кролика, что изловил Полуночник, на вертелах поджаривают, только тут слышат вдруг у входа в пещеру звук посторонний: будто камушек из-под чьей-то ноги скакнул.
Насторожились роситы, переглянулись. Взял длинный нож Светозар и неслышимой тенью во мраке растворился. А вскоре вернулся, таща перед собою за шкирку маленького плюгавенького человечка из плосконосых. Встряхнул его, поставил к свету, спросил грозно:
— Кто ты такой, что во мраке таишься?.. За честными людьми подсматриваешь?.. Какие-такие замыслы коварные вынашиваешь? А ну отвечай!..
Но человечек, как увидел при свете полуликого богатыря, так затрепетал всем телом и в ужасе ниц повалился.
— Чего это он? — не понял Светозар.
Тут Полуночник не выдержал и расхохотался, догадавшись в чем дело.
— Да ведь у тебя, Светозарушка, половинку лица как корова языком слизнула! Я-то уж попривык, а для человека неподготовленного уж больно страшен ты с виду! Ты уж не смущай душу его понапрасну — садись к костру да повернись к нему боком другим, а я сам его обо всем порасспрошу...
Поднял тут Полуночник пленника с земли, посадил к огню, всунул в руки кусок мяса здоровый и по плечу похлопал ободряюще.
Жадно накинулся плосконос на еду, да и богатыри тоже даром времени терять не стали, когда ж насытились, ответил пленник на все их вопросы сполна, еще и от себя добавил.
Выяснилось, что плосконосые называют себя ахрепнеями, и означает это "Те, Которых Слышит Бог", что туги они на ухо, зато зычны голосом, почитают они грозное божество водопада — Могучего Эриха, и приносят ему кровавые жертвы. Волосатики-же, на них напавшие,— это шкудобудры, то есть "Ведомые Носом", и прозываются они так потому, что носы у них играют наипервейшую роль в жизни, ибо по запаху различают они окружающее, распознают дорогу и находят добычу. "Все в мире пахнет",— так говорят шкудобудры. Глаза же у них слабоваты и видят не дальше носа, да и то лишь в погожий день.
— Меня самого,— сказал еще человечек,— зовут Ыкдыклык. Но это не настоящее мое имя. Так прозвал меня Верховный Шаман, когда я умер, а он оживил меня и сделал своим служителем. Что же было со мной до этого, я не помню... Верховного Шамана зовут Юнлюндюн, что значит "Рожденный Орлом Для Того, Чтобы Повелевать Другими", Заклинателем Гремящих Вод называется он еще, ибо голос его столь громок, что к нему прислушивается даже сам Великий Эрх. Он говорил, что стоит ему захотеть, и водопад остановится по его приказу... Так он говорил... А еще он говорил, что бессмертен и что Эрх защитит его от любой напасти, но вот давеча был сражен вражеской стрелою Сын Орла, Рожденный Повелевать Другими, как всякий другой простой смертный...
— Не может быть, чтобы все эти слова умещались в одно на ахрепнейском языке! — недоверчиво покачал головою Полуночник.— Ну а скажи тогда, что означает "Ыкдыклык" по-вашему?
Плосконос замялся. Видно было, что ему не хочется отвечать на этот вопрос.
— Ну же!..— прикрикнул Светозар.
— Юнлюндюн говорил... что мое имя...— выдавил из себя человечек,— "Ничтожество, Не Имеющее Своего Имени"...— довершил с трудом он фразу,— и губы его побелели, стиснутые зубами.
— Ну ладно, ладно!..— смутился Светозар, пожалев про себя, что настоял на ответе.— Ты же сам говорил, что это не твое имя!..
— Не мое...— пленник печально покачал головой.— Но я никак не могу вспомнить своего... Юнлюндюн наложил на меня тайный запрет и сказал, что мне не вспомнить прежнего имени и не стать снова человеком, пока... пока я не сделаю чего-то такого, что я тоже не могу вспомнить...
— Х-м,— хмыкнул Полуночник.— Однако ж, не прост был твой Юнлюндюн! Но, может быть, ты должен помочь нам?
— Может быть...— пожал плечами Ыкдыклык.
— Ну, тогда скажи-ка, в чем причина раздора между ахрепнеями и шкудобудрами? — спросил Полуночник.
— Стрела...— отвечал Ыкдыклык.— Чудесная Стрела, которую нашел юноша-ахрепней у Ворот Уснувшей Стражи!.. Племя хотело принести ее в жертву Эрху, Юнлюндюн же, завладев Стрелой, захотел ее расколдовать, чтобы сокрытое в ней могущество передалось ему. Но Могучий Эрх разгневался на Сына Орла и покарал его, наслав шкудобудров...
— А этим для чего Стрела понадобилась? Тоже, небось, в жертву кому-нибудь принести? — подозрительно нахмурившись, спросил Светозар.
— Они отдадут ее Камнееду...— отозвался плосконос.
— Камнееду?! — встревоженно и удивленно переспросил росит.— Он что — камни ест?..
— Да... Камнеедом шкудобудры называют страшное чудовище, живущее на дне глубокой пещеры, под Гулкими горами, которого они почитают не меньше, чем ахрепнеи Эрха... Никто его никогда не видел, но слышали многие... Когда он разгрызает очередной камень, гул и грохот разносится по горам.
— Брат, ты слышишь? Ведь он так и нашу Стрелу проглотит — не подавится! А может, уже сожрал!..— обеспокоился Светозар.
— Нет...— отвечал Ыкдыклык.— Мы бы услышали... Должно быть, он сыт сейчас.
— Все равно нельзя медлить! Надо как-то через ущелье перебираться!
— Надо-то — надо, да как? Ведь если у этих волосатиков действительно такой тонкий нюх, как сказал наш друг, то они почуют нас раньше, чем мы успеем ступить на мост! И темнота тут даже не поможет, на которую я втайне уповал...— отозвался Полуночник и, помолчав, добавил: — Хотя есть у меня одна задумка...
— Какая? — полюбопытствовал Светозар.
— Ну нет...— усмехнулся Полуночник.— Повременю я пока говорить... Успеется еще, все равно, так и так, ночи дожидаться надо. Вот пусть-ка лучше Ыкдыклык нам еще расскажет про Стрелу дивную да про Ворота, о которых упоминал... Что за Ворота в горах такие? А посидим-послушаем, про себя же меж тем подумаем не спеша, что к чему разберем...
— Ладно... Так и быть тому...— согласился Светозар.
Устроились тут богатыри поудобнее, привалились у костерка и слушать изготовились.
И поведал им Ыкдыклык о том, что гласило древнее
ПРЕДАНИЕ ЧЕРНЫХ ГОР.
Давным-давно жили в низовьях реки Лундлей черные великаны, отличавшиеся воинственным и жестоким нравом и непомерное жадностью. Семеро их было. И прислуживали им хитрые злые карлики, по три десятка каждому.
Не было ни житья, ни покоя от черных великанов никому в горах: всех держали они в вечном страхе своими разбойными набегами, дань же взымали такую высокую, что стенал горный люд под их игом.
И никто не мог придумать, как одолеть злых великанов: любую силу сокрушали они во мгновение ока, любую ловушку помогали им распознать заранее хитроумные карлики.
И послали тогда горные жители за чародеем Фринлином, чей чертог зиждется в Пламенных Высях, и сказали ему: "О, Великий Повелитель Волос, научи, как извести Детей Ночи!.. Ибо нет никому в горах житья от них!.." И ответил Фринлин Белый: "Никогда не держать в руках Сынам Тьмы Солнце! Не будет у них на сей раз удачной охоты!.."
Пришел тогда бессташный гном Энбеор к великанам и передал им слова мага.
Страшно рассердились те, услышав. Три дня, обратившись черными тучами, метали они по склонам молнии своего гнева, три дня сбивали могучими ударами серебристые шапки с седых вершин и сбрасывали их вниз, погребая под снегом целые цветущие долины, три дня скрипели зубами в бессильной ярости, и эхо разносило этот жуткий скрежет далеко за пределы гор, заставляя разбегаться и прятаться все живое.
Опустели горы на третий день. И в наступившей мертвой тишине задумали великаны недоброе.
По подсказке злых карликов сшили они прочный мешок из самой что ни на есть темной ночи и стали ловить в него Солнце.
— Я знаю, где его подстеречь,— сказал старший из великанов, Крезенгор.— Видел я, как встает оно из вод Лундлея — там, где Гнездовье Грифонов!
И ушел, прихватив с собою слуг-карликов.
И не было его от восхода и до полудня. Вернулся же — довольный ужасно,— сгибаясь под тяжестью мешка на спине.
— Вот!..— хвастливо объявил он обступившим его братьям.— Добыл я Солнце!.. Солгал Фринлин! Конец его могуществу!
Посмотрели на него другие великаны и отвели взоры в смущении. Лишь один Изинор нашелся спросить:
— А что ж за хреновина на небе так ярко блещет, брат, тогда?
Возвел очи к небу Крезенгор, потом на свой мешок опустил их в недоумении и в свой черед спросил:
— А что ж я поймал тогда на реке Лундлей — там, где гнездятся грифоны,— если не Солнце?
Развязали мешок великаны, и выкатилось из него двенадцать сияющих лун на небо — да ни одного солнца,— обратились в дюжину серебристых рыб и уплыли в бездонную голубизну.
Выкатились у Крезенгора глаза из орбит от изумления, и сделался он сам как рыба пучеглазая. Посмеялись над ним братья, поглумились злобно по своему обыкновению и изгнали прочь из семьи.
Место же, где поймал он двенадцать загадочных лун, так и прозвали Воротами Двенадцати Лун.
Сказал тогда Изинор:
— Я словлю Солнце!.. Ибо я лучше знаю, где оно восходит. Место это за Сердитыми горами — там, где Ревущий Эрх свои воды стремит!
И ушел со своею свитою.
Сел над рекою, стал восхода дожидаться. Мешок же наготове держал.
Но предупредили Солнце об опасности Жители Вод.
Как узнало оно — распалилось от гнева и, прежде чем самому показаться, послало вперед себя Изнуряющий Зной да Палящий Жар — своих воинов.
Терпел-терпел Изинор духоту и жару, да не вытерпел — изнемог. А когда раскалились на нем железные доспехи добела, когда одежда тлеть начала, когда кровь в жилах вскипела,— вскочил он на ноги, взревел громче ста медведей и бросился бежать куда глаза глядят, подальше от солнечного гнева палящего.
Взбежал на Морозный Приют, зарылся в сугроб с головою, и только так остыл. Снег же от его жара растаял весь и звонкими ручьями вниз устремился.
И в этот миг Солнце из-за гор показалось.
Спустился Изинор от его лучей да от насмешек братьев в самое глубокое в горах ущелье, в котором всегда царит полный мрак, да так там и остался.
Прозвали то ущелье Изиноровым, а место, где великан Солнце подстерегал,— Воротами Палящего Гнева.
После Изинора вызвался за Солнцем идти великан Луногор. И отправился он на Зеленую Кручу. Но и ему не удалось Полуденное Светило поймать. Говорят, что явилась ему и тридцати карликам, что с ним были, Горная Дева во всей своей красе, да только наверняка никто знает, что случилось на Зеленой Круче, потому что помутился рассудком с той поры Луногор, а слуги его сделались бестолковы и косноязычны.
Вот почему прозвали лундлельские пороги на Зеленой Круче Воротами Смущенных Душ.
За Луногором пытал судьбу Багринор-лежебока. И было это в гулкихгорах — там, где Камнеедова Яма.
Как прилег великан на утес ввечеру, так и проспал до полудня. Усыпили его своими чарами Речные Жители. Приоткрыл глаза Багринор, проснувшись, увидел, что поздно уж Солнце ловить, и сказал сам себе, сладко зевнув:
— Не велика беда... Никуда оно от меня не денется. Завтра поймаю. А нынче уж что-то спится больно хорошо.
Перевернулся на другой бок и снова заснул.
На другой день опять он проспал стараниями Жителей Реки, и на третий, и на четвертый тоже... Так тыщу лет пролежал над рекою, и даже вмятина в камне образовалась под ним, а на тыща первый год и вовсе просыпаться перестал, убаюканный песнью речных музыкантов.
Получило это место название Ворота Уснувшей Стражи, а утес над рекою Багриноровым Ложем поименован был.
Лютинор караулил восход в Унылых горах, но целый месяц не переставая лили дожди и хмурилось небо, а когда рассеялись тучи, увидел великанг, как поднялось Солнце из-за Лиловых гор.
И решил он, что это чародей Фринлин вызвал вызвал столь длительный дождь, чтоб посмеяться над ним, и заплакал от досады и злости. И потекли его слезы в три ручья, и прозвали их Великановыми Слезками, а место то на реке Лундлей Воротами Смеющихся Ливней.
Но Фринлин к этому причастен не был. Просто само Солнце избегает появляться в Унылых горах, в которых всегда тоскливо и неуютно, и зачастую посылает туда вместо себя дождь и ветер...
Шестым охотником за Солнцем стал Грудиндор. Еще менее преуспел он в этом деле, чем прочие. Ибо когда изготовился уже великан накинуть мешок на восходящее светило, ударил вдруг из реки луч ослепительной белизны, от которого потемнело у Грудиндора в глазах, и заслонило от него мир серою беспроглядною пеленою навек.
И тут почувствовал он, что что-то тяжелое попалось к нему в мешок. Обрадовался он несказуемо и скорей домой побежал.
Прибежал к своей пещере, сбросил ношу с плеч да крикнул:
— А ну-ка гляньте, что я тут принес! Да поосторожней развязывайте!.. Солнце не упустите!
Развязали мешок великаны, а в нем и впрямь Солнце! Ахнули они, отскочили назад, глаза от нестерпимого блеска прикрывая, и принялись Грудиндора нахваливать, втайне завидуя его удаче. Лишь только Студила — а был он из великанов самый юный, самый хитрый и злой — не поверил своим глазам, подошел к мешку и вытряхнул из него то, что остальные за Солнце приняли.
И увидели тут все, что не Солнце это, а громадный, величиной со скалу, карбункул-солнценосец. Это горные гномы его Грудиндору подсунули. И стали смеяться над обманутым великаном.
— Что вы смеетесь, дурни? — вскричал слепой великан в ярости.— Довольно на мое
Солнце глазеть! Идите свое добывайте!
Накинул вновь мешок на сверкающую глыбу, обхватил его жадными руками и рядом сел.
И сколь не пытались братья его убедить, что не Солнце в мешке у него, не верил им Грудиндор, считая, что это зависть в них говорит.
Так и сидел он рядом со своей драгоценностью до самой смерти, думая, что Солнце охраняет, а когда умер, отнесли Грудинорово Солнце гномы в Лиловые горы обратно и водрузили на том месте, где лишился зрения жадный великан. Так появились Ворота Померкших Глаз.
Последним отважился пойти за Солнцем Студила.
По всему течению Лундлея расставил он своих людей, посулив им страшную пытку, если Солнце упустят.
Потом пошел к Эрху Ревущему, и там карликов расставил.
Сам же поднялся с братьями высоко в Орлиные Выси, и стали там они восхода дожидаться.
Но не вышло по его. Взошло в тот день Солнце из-за Лучезарных гор, откуда никогда не всходило, а случилось это в тридцать первый день Луны, что нечасто бывает. Выкатилось из-за гор Светило неожиданно и повисло неподвижно малиновым шаром над зубастыми пиками, на великанов гневно воззрившись.
Вскричал Студила:
— Смотрите!.. Смотрите!.. Оно зацепилось за край гор и не может сдвинуться с места! Хватайте его!
Бросились великаны в Лучезарные горы, стали по склонам карабкаться, Солнце окружая, но дрогнула тут земля, заходили ходуном горы, стряхнув злодеев с себя и завалив их камнями по самые макушки.
Так появились в Земном Поясе Черные Горы и Ворота Стерегущих Восход.
Долго еще продолжалась Пляска Гор. Лундейл и Эрх вышли из берегов и увлекли своими мощными токами злых карликов.
Жители же гор укрылись тогда на семи вершинах, единственно не дрогнувших, указанных им горными гномами. Когда же спустились они вниз — после того как утихомирились горы и Солнце вернулось на свой обычный круг,— то воздали хвалу Великому Светилу и должное мудрости прозорливца Фринлина.
Но...
— Не спешите радоваться! — сказал им Повелитель Волос.— Ибо молния ударила в Грудиндорово Солнце и отколола от него треть да еще кусочек. Ибо разлившийся Эрх подхватил обломки и унес их в Царство Владыки Вод. Ибо сгладили искусные подводные мастера углы да ребра на большом куске и водрузили его на главную свою дворцовую башню, с тем чтоб освещал он своим дивным светом все Царство Подводное, а из маленького кусочка вытесал Владыка Вод самолично наконечник для волшебной Стрелы, поймал в него луч солнечный и замкнул в камне своими чарами. Ибо сделал он так по просьбе и подсказке эльфов-гордов и передал Стрелу им. Те же отправили ее по белу свету летать.
И будет так летать до тех пор она, пока не отыщет своего хозяина, а придет день — и вернется обратно в горы. И коль попадется в руки того, кто сумеет прочесть, что на ней написано, так перейдет к нему сила ее необыкновенная. И сделается он мудр, неодолим и славен.
Когда ж к дурному человеку Стрела в руки попадет и примется он дивный камень огнем жечь, надпись не прочтя, тогда очнутся от своего сна черные великаны, сбросят с себя гнет каменный и явятся к нему. И исполнят все злое, чего бы он не пожелал, за свое освобождение. А потом пойдут крушить и ломать горы, мстя за долгую неволю, и много бед натворят!
Вот что сказал жителям гор Фринлин Белый.
И с тех пор передаются его слова из поколения в поколение, и зает всяк — и стар, и млад,— Предание Черных Гор!..
Закончил свой рассказ Ыкдыклык — выглянули богатыри из пещеры и увидали, что густая черная мгла окутала уже горы.
— Ну, брат, пора! — выдохнул Полуночник.— Пусть-ка Стрибог нас опять выручает!!!
И с этими словами достал чудесный свой плат и развязал на нем второй узел.
Примчался Брандэйрв-Душегуб, засвистал в ушах, обдал сухим жаром.
— Ступай же, брат! — легонько подтолкнул Полуночник Светозара.— А я следом пойду.
Вздрогнул Светозар: боязно ему сталось.
— Как же идти-то? — думает.— Тьма кругом, не видать ни зги, ветер с ног валит, мосточек зыбкий трещит да раскачивается... Того и гляди, в пропасть сорвешься, а там река взбесившимся конем по камням скачет.
Поежился Светозар, но совладал все же со страхами своими и вернул сердце из пяток в то место, где ему быть надлежит. Ступил на мосток и пошел потихонечку.
За ним Ыкдыклык на четвереньках пополз. Да трясется так, что еще пуще оттого мосточек раскачивается.
Последним же Полуночник пошел. Идет, зубами лязгая да коленками дрыгая (хорошо хоть, не видно в темноте!), и тщится придумать такую хитрость, чтобы храбрости она ему придала.
Но все зря. Ни одна хитрость в мире храбростью не способна сделаться. И это так же верно, как и то, что нельзя дурака научить смеяться над собственной дуростью!.. Так говорят горды.
Перешли все трое на другую сторону ущелья благополучно, прошмыгнули под самыми носами у стражей незамеченными (ибо ветер дух их отвел), обогнули стороною становище шкудобудров и остановились у большой горы передохнуть.
Тут и стих ветер. Повели своими длинными носами волосатики и сразу же чудаков почуяли да бросились к ним со всех ног, свирепо крича.
— Вот гора...— сказал тогда Ыкдыклык.— А на вершине ее яма без дна, в которой скрывается каменное чудовище. Ступайте скорее туда — там, под кустом лещины, найдете вы веревку длиннее длинного, по ней и вниз спуститесь; я же здесь останусь, задержу шкудобудров на время.
— Дурья твоя башка!..— вскричал Полуночник.— Да как же ты их задержишь-то, безоружный, хилый и слабый? Лишь зазря погибнешь!.. Бежим-ка с нами!
— Нет,— сказал человечек и внезапно улыбнулся.— Я задержу их, я знаю... А вы спешите, не то поздно будет!
— Чему ж ты так улыбаешься? — спросил у него Светозар, удивляясь перемене, происшедшей в голосе, лице и осанке плосконоса.
— Просто я вспомнил свое имя, когда переходил через пропасть,— отозвался тот.— Меня зовут Абрин, что значит "достойный", и родом я с Грифонова Кряжа...
Он хотел еще что-то сказать, но шкудобудры были уже совсем близко.
— Бегите же!..— вскричал тогда Абрин, бросаясь волосатикам навстречу.
Роситы не заставили себя упрашивать дольше, кинулись по склону вверх и вскоре — сами не заметили как — оказались на вершине горы.
Снизу доносились кровожадные вопли шкудобудров, постепенно оталяющиеся.
Это Абрин толстым костяным ножом проткнул себе артерию и теперь бежал, оставляя на камнях обильный кровавый след и уводя за собою преследователей.
Ибо запах крови — самый сильный из всех. Вот почему даже чуткие носы шкудобудров не смогли уловить никакого другого запаха, различая лишь этот. Вот почему преследовали они теперь Абрина, а не роситов.
Но вытекла вся кровь из тела маленького человечка — остался в нем лишь один золотник ее. Повернулся он тогда лицом к Смерти и встретил ее так, как подобает Достойному. С улыбкой.
Светозар же с Полуночником опустили уже веревку длиннее длинного в Камнеедову Яму и теперь стояли, над нею склонясь, и решали, кому за Стрелою вниз лезть, а кому наверху дожидаться.
И предложил тогда Полуночник жребий тянуть. Подобрал он с земли две щепочки, короткую да длинную, да и говорит:
— Ну, Светозарушко, пытай первым судьбу свою! Вытянешь длинную — твоя удача: будешь здесь дожидаться, а короткую коли — так не обессудь: вниз лезть придется.
И досталась Светозару короткая.
— Делать нечего...— вздохнул богатырь.— Не поминай лихом, брат Полуночник!.. Полезу я!..
— Не кручинься, братец, не на верную ж смерть идешь! — напутствовал его Полуночник.— Авось и свидимся еще!
Сам же, как только скрылась макушка Светозара в яме, усмехнулся хитро, разжал кулак, и выпала из его ладони вторая щепочка — тоже короткая...
Прилег Полуночник под кустом лещины с улыбкою довольною на устах, а про себя так молвил:
— Не все ж братцу чужими руками жар загребать! Пусть-ка попыхтит!
Как сказал, так и есть. Лезет Светозар вниз: пыхтит, потом обливается, от веревки ладони у него горят, в висках стучит, а дна все нет да нет.
Лишь гул какой-то необычайный снизу доносится, да по стенкам колодца то багровая заря разливается, то зеленоватое сечение мерещится. Да еще, чем глубже он в недра горы спускается, тем сильнее его то жаром земным опаляет, то стужею зимней холодит.
Лезет Светозар и диву дается.
— Не меньше чем на сотню сажень я спустился. А может и поболе будет... Когда ж конец-то колодцу окаянному? — думает.
Но вот кончилась веревка, и повис на руках богатырь. Вытянулся, насколько смог, и ощутил тут с облегчением твердь кончиками носков.
Возрадовался он несказуемо, ступил наземь и дух перевел...