Лодка легко скользила над темной глубиной, едва касаясь воды, и слабо покачивалась. Ясноок, завернувшись в плащ Тарквина, полулежал на корме и рассеянно смотрел на оставляемый их суденышком след.
Никто не греб. У чудесного челнока не было ни ветрила, ни весел. И все же он стремительно рассекал воду, движимый волею русальца.
Тарквин в молчаливой сосредоточенности стоял на носу лодки и, слегка подавшись вперед, напряженно вглядывался в темнеющий по правую руку берег.
Наконец он различил впереди слабое мерцанье, облегченно вздохнул и окликнул Ясноока, прервав полу-думу, полу-грезу, в которую тот был погружен.
— Вынь-ка болотный огонек, следопыт!.. Видишь костер?..
— Да,— кивнул Ясноок, доставая из-за пазухи волховий подарок.
Теперь уже хорошо был различим свет костра и темная тень возле него.
— Медвеух! — догадавшись, обрадовался он.
Русалец негромко свистнул и прислушался. С берега донесся ответный свист, костер высоко взвился, лизнув черное небо пламенным языком, а чуть погодя на борт лодки опустился ворон Герон.
— Ну наконец-то! — воскликнул он.— А то мы уж начали беспокоиться! Все ли обошлось благополучно?
— Да, вполне,— блеснул глазами Тарквин и рассмеялся, но, поймав вопросительный взгляд ворона, пояснил:
— Пока мы ломали голову над тем, как помочь нашему другу, он тоже не терял даром времени. Улучил миг и упорхнул с Облачного Подворья верхом на облаке! Да на каком!.. Это было Майское Облако, и окажись Ясноок весом хоть на полпуда потяжелее, над Русалией разразилась бы такая буря, каких там не случалось со времен гордов! Ну да он-то, конечно, этого не знал!
В глазах Герона тоже запрыгали веселые искорки.
— Ну и как отнеслась ко всему этому Верховная Берегиня? — спросил он, стараясь выглядеть серьезным.
— О! Макошь была вне себя от гнева! К счастью, гномы, оповестили меня раньше, и я подоспел со своей лодкой как раз вовремя, когда он, кувыркаясь в воздухе, как выпавший из гнезда птенец, падал вниз.
— То-то я заметил, что в небе творится что-то неладное! — нахмурился ворон.— Неужели же русальцы посмели обратить оружие против человека? Это не делает чести ни им, ни их Повелительнице!
— Они вынуждены были это сделать, защищаясь...— попытался было вступиться за русальцев Тарквин, но Герон прервал его, сердито замахав крыльями.
— Защищаясь? Не от навей ли, которые внезапно изменили своей сущности и перешли на сторону смертного? А может упыри сделались к нему благосклонны?.. И слушать не хочу!
— Да от него ж самого! — воскликнул Тарквин.— Уж не знаю, где он раздобыл тоягу...
— Вот как? — слегка опешил ворон.— Непостижимо! Впрочем, чему я удивляюсь, неспроста ведь именно к нему попала Стрела, верно?
— Верно,— кивнул тарквин.— А мне вот благодаря этому обстоятельству не видать больше Русалии, как своего колпака! Верховная Берегиня воспримет мою помощь человеку не иначе, как измену!
— Да уж разумеется,— подтвердил ворон.— Отныне ты — такой же изгнанник, как и я... Не горд, не русалец, нге человек...
Тарквин вздохнул и, чуть помедлив, спросил:
— Как по-твоему, Герон, если Яснооку удастся собрать все Стрелы, у нас есть надежда?
— Не стоит пока об этом...— не дал ему договорить Герон.— Слишком уж много "если", чтобы хоть на что-то надеяться...
В этот миг под днищем зашуршало, все трое ощутили легкий толчок, и лодка остановилась, чуть завалившись на борт.
На Ясноока, едва ступил он на берег, тут же налетел, наскочил Серый Волк, приветственно зарычал и облобызал ему лицо своим шершавым языком. Следом и Медвеух заключил его в свои богатырские объятия.
— Что новенького на Красном Холме? — спросил у него Ясноок.— В добром ли здравии батюшка с матушкой? Как Ивица-краса поживает?
— Нектор жив-здоров, слава Роду! Ивица — тоже... Печалится только очень... Об остальном же как и сказать, не знаю...— отвечал Медвеух.— Дурные для тебя вести.
— Что-нибудь неладное дома стряслось? Беда какая? Отвечай — не томи!
— Беда, дружище! Померли родители твои досточтимые! Отец в стычке с лихими людьми погибель нашел, с мирославльской ярмарки домой возвращаясь... Мать же, как узнала, слегла в тот же час да и не поднялась больше. А ночью во время грозы и дом сгорел до тла... Вот как... Уж не знаю, чем Судьбу ты прогневил, за что напасть такая?..
— Все? — тихо спросил Ясноок.
— Да куда — больше...— отозвался Медвеух и, увидев, как побледнело и исказилось лицо друга, добавил:— Зря я, наверное, тебе сказал... Герон вот был против...
Рука Ясноока в рассеянности опустилась Серому Волку на загривок и принялась его слегка поглаживать.
— Нет, это не Судьба...— задумчиво произнес следопыт, садясь. Волк положил голову к нему на колени...— Это Стрела...
— Да, это Стрела во все виновата! — неожиданно вскричал Ясноок, вскакивая.— Будь она неладна! И какой же я дурак, что связался с этим! Ведь предупреждал же старик Леший, что добра от Стрел колдовских не жди! Да и Макошь говорила! Эх, пропади они пропадом!
Голова следопыта горестно поникла, и он замолчал.
Герон посмотрел на Медвеуха с укоризною и озабоченно переглянулся с Тарквином.
Затянувшееся молчание первым нарушил Серый Волк, глухо зарычав на костер, из которого выскочил с громким треском уголек.
Все разом повернули головы и увидели, как из уголька вырвался длинный язык пламени, лизнул сухую траву, перекинулся по ней к трухлявому пню и в один миг превратил его в высокий огневой столб, в котором возник вдруг смуглый юноша в алом плаще да с багровым мечом на золотой перевязи.
— Кто это?! — отрывисто спросил Ясноок.
— Да это ж я — Сварожич! — воскликнул огненный юноша, лукаво блеснув угольками глаз.— Неужто не узнаешь, следопыт? Эх, ты!.. Столько лет ведь вместе под одною крышею прожили!.. Вспомни! Не яли тебе чудесные сказы сказывал в детстве, загадочно потрескивая и бросая на стены таинственные отсветы? Не я ли обогревал тебя в зимнюю стужу, в одиночку противостоя злым ветрам и Белому Воинству Северной Царицы? Не я ли пищу тебе готовил?
— Так ведь ты — Искр Запечный, Очага Домашнего Хранитель да внук Сварога Великого! — воскликнул Ясноок.
— Точно!.. Я!.. Узнал-таки!..— обрадовался Сварожич.
— Постой-постой!.. Да здесь-то ты откуда взялся? — спохватился Ясноок.
— А-а...— улыбнулся огненный юноша.— Про то лучше у друга своего спроси — пусть скажет!
— Да ничего удивительного тут и нет,— пожал плечами Медвеух.— На пепелище, где дом твой стоял, осталась лишь печка одна, а в ней — головня тлеющая да пара угольков... Вот и прихватил я их в горшке с собою, а почему да зачем так — сам не знаю...
— Это очень здорово, что ты так поступил,— обрадовался Ясноок.— Какой-никакой, а Сварожич — тоже мне родственник, и негоже было бы его там оставлять!
Распалился Искр, увидав такое расположение к своей особе, и чуть было не обнял следопыта своими огненными огненными руками, но был остановлен Тарквином, сбившим пламя с пня огнем своей тояги.
— Но-но-но!.. Не забывайся, огнесущий! Человек перед тобою, а не дерево! Не то, смотри, искупаю тебя в реке!.. А ты, следопыт, с этим родственничком поосторожней будь! Не гляди, что он такой ласковый да веселый, а как вынет меч свой из ножен да пойдет разить им налево и направо — не удержишь! Отваги-то много в нем, да вот ума-разума не хватает!
Засмеялся Сварожич на его слова, но все же поостерегся дальше шалить, убрался обратно в костер.
— А все ж — спасибо ему! — молвил Ясноок.— Потешил он мне душу... Будто теплом из родного очага повеяло!.. Теперь и в путь дальше можно. Только куда идти, в какой стороне-сторонушке Стрелу искать — не знаю... Подсказал бы, что ли, ворон мудрый, тебе ведь все ведомо!
— Все да не все! — отзвался ворон.— То, что Стрела тобою выпущенная на запад полетела, тебе не хуже меня известно, туда и путь держи. А где упала она — так про то никому из нас не ведомо!
— Да как же я сыщу-то ее тогда? — спросил Ясноок.— Это ж посложнее будет, чем иголку в стоге сена искать!
— А ты иди себе!.. Да поменьше вопросов задавай!.. Да побольше сам думай!.. Авось тебя не оставит! Я ж тебе лишь одно на дорожку шепну: остерегись, следопыт, в Мирославль попадать, ибо там, как известно мне стало, объявился чародей черный, Магнимар Гремучий, и лучше б тебе встречи с ним покуда избегнуть! Уж больно охоч он до Стрел гордских!
— Стало быть, по Новой Дороге нельзя идти...— смекнул Ясноок.— Тогда остается Колядовый Путь.
— Верно,— кивнул ворон.— Но и он полон опасностей! Так что будь осторожен!
— Ну что ж... Спасибо тебе, прозорливец кудесный, за напутствие. Не буду время даром терять, тотчас же и отправлюсь! — сказал Ясноок, поднимаясь.— Не поминайте лихом, друзья!
— Постой-ка! — удержал его за руку Медвеух.— Да ты никак в одиночку идти собрался! И нас не спросил! Негоже так! Как другие, не знаю, а я с тобой пойду.
— И я! — рявкнул Серый Волк.
— И меня с собой прихвати! — звонко затрещал Искр.— Не раз еще пригожусь я в пути!
— Хорошая компания подобралась,— заметил, улыбаясь, Тарквин.— Сын медведя, да Волк, да Сварогов Внук... Не хватает лишь бывшего русальца без руки! Как хотите, а я тоже с вами пойду!
— Спасибо, друзья! — поблагодарил всех Ясноок.— Ну а ты, ворон, что скажешь?
— И без меня попутчиков у тебя довольно... Идите, да смотрите не передеритесь из-за Стрел!..— проворчал ворон Герон.— А у меня покуда и поважнее дела есть: должен я доподлинно выяснить, кого вы на Старой Дороге видели, ибо от этого слишком многое зависит!..
Простившись с вороном, путники переправились на другой берег Туманки и бодро зашагали через лес, с тем чтобы еще до рассвета выйти на Колядовый Путь...
К вечеру третьего дня достигли они без особых приключений видимости Южной Твердыни — роситской крепости, и заночевали в небольшой деревушке на берегу Лады; наутро же, разжившись тремя тощими клячами, тронулись дальше.
Но тут произошла непредвиденная задержка. У переправы они были остановлены четырьмя вооруженными конниками из гарнизона крепости.
— Далеко ли путь держите, любезнейшие? — спросили у них.
— Некты мы, с отрогов Красного Холма,— отвечал Ясноок.— Люди мирные, зла никому не желаем, идем же по своей надобности...
— Однако на купцов вы не похожи,— заметил один из всадников.— И дорогу предпочли не прямую, а окольную, минуя Мирославль. Уж не разбойники ли вы?..
Он развернул берестяной берестяной свиток и стал читать:
"...среди люду лихого, неприкаянного, что по лесам таится, разбоем промышляет, да бесчинствует, да безобразия устраивает всяческие, да в честных людей страх вселяет своими крамольными делами, особливо своею лютостию выделяются нижеозначенные, за головы которых обещана царем Перояром награда немалая, а именно: Рваная Ноздря, Шальная Оглобля, Три Горшка, Федор-тать, Макар-лежебока, Нож-Не-За-Грош, Хром-С-Пером, да Фрол-колодник..."
Ну-ка признавайтесь, нет ли среди вас таких?
— Да разве ж похожи мы на разбойников? — искренне изумился Ясноок.— Меня Яснооком зовут, а друзей моих Медвеухом да Тарквином величают... Хоть еще семь раз прочтешь, а наши имена вряд ли в своем списке сыщешь!
— Истину речешь! — согласился всадник, просматривая список до конца.— Таковых здесь не означено... Да и на разбойников вы мало походите...
— Ну вот видишь, служивый, напрасно ты нас в лихих делах заподозрил.
Воин нахмурился, но тут же вновь просветлел челом.
— А вот!.. Нашел!..— воскликнул он, ткнув пальцем в какую-то строчку: "...того же, кто доставит в стольный город Мирославль Светозара с братьями его — Вечерником да Полуночником, подло обманувших государево доверие и таящих преступные помыслы, грозящие бедами неисчислимыми всему роситскому народу, или наведет на их след, также ожидает награда да почести разные..." Так как, говоришь, имя-то твое?
— Ясноок...
— Ага... А братьев твоих как величают? Не Полуночник ли да Вечерник? Уж больно похожи вы на тех, которые в списке названы. И приметы совпадают. Один, вон, богатырь недюжиной силы... косая сажень в плечах... У другого ж — кобылка черной масти, как здесь и сказано... Что на это ответите?
Обескураженный Ясноок обернулся вначале на Медвеуха, потом — на Тарквина, да так и не нашелся, что возразить. Ведь и впрямь смотрелся Медвеух богатырем, каких мало, а лошадь у русальца, как на беду, оказалась темнее ночи.
Тарквин поймал его взгляд, пожал плечами и прикоснулся рукою к тояге. Серый Волк свирепо оскалился. Медвеух потянулся за палицей.
Заметив все эти воинственные приготовления, Ясноок неодобрительно нахмурился и предостерегающе поднял руку.
Но воин-росит истолковал его жест иначе.
— Смотрите-ка!.. — вскричал он.— Они готовятся к бою!..— И в тот же миг ловко накинул удавку Яснооку на шею.
Второй всадник подобным же образом полонил Тарквина, а двое других приставили свои острые пики к груди Медвеуху.
— Всякое сопротивление бесполезно! — объявил их предводитель.— Следуйте за нами и не вздумайте бежать!
Друзей спешили и обезоружили, связали одною длинною веревкой и в таком виде повели в крепость. По дороге некты вели себя спокойно, не доставляя стражникам хлопот, зато русалец несколько раз приводил их в полное замешательство тем, что непостижимым образом освобождался от пут, скрывался из виду прямо на глазах и появлялся вновь то слева, то справа, а то и вовсе, как ни в чем не бывало, насвистывая, шагал им навстречу. Под конец роситы до того озверели, что надавали русальцу тумаков, попинали ногами и надели на шею березовую колоду и лишь у стен крепости с изумлением обнаружили, что орущий и сквернословящий пленник — их начальник, а чужак с невозмутимым видом восседает верхом на его коне. (Впрочем, ошибка была тут же исправлена: каждый из трех роситов заработал себе по лиловому фонарю под глаз, чтоб впредь смотрел зорче, и справедливость таким образом восторжествовала).
В крепости друзей развели в разные стороны, не дав даже словом перемолвиться, и оставили дожидаться дальнейшей участи.
— Вот так незадача!..— воскликнул Ясноок, когда лязгнули за ним засовы.— Да что ж это за напасть такая? Не успел из одной темницы выбраться, как уже в другой оказался! Если таково волшебное свойство Стрелы, мною найденной, то оно мне — не по нраву!..
Следопыт подошел к узенькому окошку в стене под самым потолком и, поднявшись на цыпочки, выглянул наружу. Внизу, на крепостном дворе, бывалые воины обучали новобранцев приемам боя. Наблюдая за тем, как несмышленые еще отроки исступленно колотят друг друга по щитам и латам деревянными мечами и с упоением тычут пиками без наконечников под одобрительные возгласы учителей, Ясноок подумал о том, что не напрасно все же удержал он друзей от стычки. "Нет чудища ненасытней, чем пролитая кровь",— вспомнились ему слова старика Лешего.
— Да и наши предки с покон веку неспроста старались избегать кровопролития... Как знать, а не вышло бы так, что давешняя стычка, случись она, привела бы после к раздору между нектами и роситами...
Донесшиеся из коридора шаги отвлекли его внимание и прервали ход мыслей.
Дверь отворилась, и возникший в проеме страж объявил, что его желает видеть сам достославный Лавритос — роситский военачальник.
В сопровождении воина Ясноок пересек двор, мощеный булыжником, поднялся по крутой винтовой лестнице в одну из пяти башен, над которою тяжело билось на ветру темно-зеленое полотнище с вытканными серебряными нитями изображениями двух лосиных голов, и, толкнув дубовую дверь, попал в залитую солнцем комнату, где ожидал его Лавритос и куда были уже приведены его спутники.
Седовласый воин, несмотря на свой грозный облик (красноватое, обветренное всеми ветрами и выжженное солнцем лицо его было обезображено рубцом, тянущимся от виска и почти до подбородка, и многочисленными шрамами поменьше, глаза смотрели сурово из-под нависших косматых бровей, да и весь он, казалось, был высечен из камня), встретил Ясноока на удивление дружелюбно.
— Здравствуй, Ясноок, сын Семибора! — сказал он.— Не припоминаешь меня?..
Следопыт всмотрелся, но, не уловив в чертах Лавритоса, ни одной знакомой черточки, отрицательно покачал головой.
— Это и не мудрено,— сказал Лавритос.— Я знавал твоего отца еще в ту пору, когда ты едва ходить выучился... Он и тогда уже водил караваны в Мирославль... Добрый был человек твой отец и воин отважный, хоть и не любил лишний раз за оружие браться. А еще помню, был Семибор охотником страстным,— уж сколько лисиц мы вместе с ним затравили, сколько волчьих шкур добыли — не счесть! А случалось, что и сохатого настигал!.. Есть что вспомнить!
— Ерунда какая-то! — воскликнул Ясноок.— Никогда отец мой охотою не промышлял! Лесное зверье из рук у него пищу брало!
Лавритос хитро прищурился.
— Так ли?.. Ну что ж... Может, и запамятовал я... С кем не бывает. Зато теперь я уверился, что передо мною и впрямь сын Семибора. Да скажи-ка, сынок, а что сейчас твой отец поделывает?
— Нашел он погибель свою по пути с ярмарки мирославльской, что в этом году случилась... Погиб от руки лиходейской!
— Да правду ли ты говоришь? — вскричал, гневно сдвинув брови, Лавритос.— Неужто и на Новой Дороге разбойники объявились? Позор на мою седую голову, коли так! Клянусь мечом своим — из под-земли злодеев достану, ни один не уйдет!
— Спасибо на добром слове,— отозвался Ясноок.— Но то — моя забота. тебе ж благодарен буду, если имена их узнаешь и мне откроешь.
— Быть по сему,— согласился седовласый воин и внезапно вдруг побледнел и скривился, схватившись за грудь.
— Что с тобой? — испугался следопыт.
Лавритос скрипнул зубами.
— Да так... Пустяки... Старая рана покоя не дает...
— Ну-ка, разденьте его! — приказал Тарквин.
Голос у русальца был таков, что все безоговорочно подчинились.
Некты вдвоем стащили с Лавритоса тяжелую кольчугу и шерстяную рубаху.
— Здесь? — спросил Тарквин, прикоснувшись рукою к коже под левой ключицей.
Старый росит застонал.
Русалец несколько раз провел ладонью над больным местом, сложил ее лодочкой и сделал движение, будто бы поглаживая невидимый выступ. Кожа под его рукой покраснела и вздулась. Русалец резким движением рассек воздух над опухолью ребром ладони и — о чудо! — кожа разошлась и из образовавшейся — без единой кровиночки — раны показался какой-то предмет.
Седовласый воин не сдержался и вскрикнул, но не от боли, а от неожиданности. Некты затаили дыхание в ожидании того, что произойдет дальше. Им и раньше приходилось наблюдать целительные действия, производимые русальцами-лекарями, но всякий раз то, как это делается, оставалось для них непостижимою загадкою.
— Все...— произнес Тарквин, ловко извлекая из раны осколок и направляя на нее солнечный луч, пропущенный через магический шар. Кожа прямо на глазах у зрителей вновь сошлась и срослась, и не осталось даже намека на рубец.
Тарквин поднес к глазам вынутый им зубовидный осколок и, повертев его между пальцами, удивленно покачал головой:
— Если не ошибаюсь, это зуб дракона с Зеленых Островов. Здесь такие не водятся!
Лавритос посмотрел на переданный ему предмет, в течение стольких лет доставлявший ему невыразимые мучения, и утвердительно кивнул?
— Да... С той поры много уж воды утекло. Совсем еще юн был я, когда вместе с отцом моим и братьями сражались мы с Онхегдом-Луножором возле Мерлиновых Камней... За победу, одержанную тогда над драконом, и прозвали люди моего родителя Победитель... А тебе, кудесник, благодарен я несказанно за свое исцеление,— добавил седовласый воин, молодо блеснув глазами, и отвесил Тарквину земной поклон.— Любую просьбу твою готов я исполнить, только скажи!
— Тогда не задерживай ты нас долее, Лавритос благородный! — отвечал Тарквин. И так уж много времени из-за тебя мы потеряли!
— Твоя правда,— согласился росит.— Езжайте себе, и пусть дорога пред вами скатертью стелется! А чтобы упущенное время наверстать, дозволяю я вам коней самых лучших выбрать из тех, что только найдутся в крепости!
Воспользовались друзья его предложением и сыскали себе трех жеребцов златогривых — горячих да резвых, ветру буйному подстать. Обнял их на прощание Лавритос тепло, по-отечески, и благими словами напутствовал. Они же тоже удачи достославному воину пожелали. На том и расстались.
Двенадцать дней рыскали они без устали по дорогам, лесам и лугам Верхнего Приладья. Чуть было не загнали своих коней быстроногих, да и сами измотались без меры. Расспрашивали селян по селам, ни одного встречного-поперечного не пропускали, но все напрасно. Стрелу не видел никто и никто о ней даже слыхом не слыхивал,— как сквозь землю она провалилась!
Огнищане дни напролет проводили в поле, склонившись над сохою, в землю глядючи, спать же ложились, когда смеркаться начинало, дабы с рассветом вновь за работу приняться, и недосуг им было за звездами смотреть.
Люди зажиточные сидели по вечерам у себя дома, на все засовы запершись, и пересчитывали золото, раздумывая над тем, как бы им еще побольше нажиться; по ночам же спали беспокойно, постелив перину на свои сундуки, трясясь, вздрагивая и покрываясь потом при малейшем шорохе за окном. Этим тоже было не до звезд, потому как боялись темноты они пуще огня.
Встретили как-то ввечеру путники двух гуляк, любителей браги, и спросили у них, решив, что уж они-то вполне могли бы заметить пролетающую в вышине яркую голобую звездочку, ведь зачастую ночуют в поле или даже на обочине дороги, вперив в небо задумчиво-мутноватый взор. Но и те не сказали им ничего путного.
Наконец, на тринадцатый день въехали друзья в темный лес. Смотрят — под кустом бузины серый зайчонок сидит, в комочек сжавшись. Как увидав их, перепугался до смерти, затрясся, в землю вжался и застыл недвижим. А убегать — не убегает.
Подъехали богатыри ближе и увидали, что лапка-то у серенького повреждена. Взял его тогда Тарквин на руки, погладил по шерстке, поколдовал над лапкой, в ухо что-то пошептал, и успокоился длинноухий.
Отыскали следопыты неподалеку заячью нору,— для них это труда не составило,— и отнесли зайчишку его родителям.
Выскочили из норы Заяц с Зайчихой и принялись их благодарить.
— Не видали ли вы дивную Стрелу с наконечником из голубого самоцветного камня, что яркою звездочкой во мраке светится? — спросил у них Ясноок на всякий случай.
— Как не видали?..— в один голос отозвались Заяц с Зайчихой.— Пролетела она над нашим лесом недавно,— совсем такая, как ты говоришь! — и показали, куда Стрела полетела.
Поехали Ясноок и его спутники в указанном направлении и вскоре открылась перед ними небольшая полянка. А на ней две лисицы. И первая, красавица огненно-рыжая, запуталась в силках, кем-то расставленных,— рвется и норовит лапу себе перегрызть, потому как, к слову сказать, нет ничего унизительнее неволи для гордой породы лисьей; второй же, Лис, мудрец чернобурый, мечется вокруг своей подруги, но ничем помочь ей не может.
Освободил от пут Ясноок рыжую кумушку,— возрадовались лисицы, стали его благодарить.
Спросил и у них про Стрелу следопыт.
— Видели-видели!..— закричали лисы, лукаво подмигивая.— Пролетела она над самыми верхушками деревьев, в сторону Берберры, по-вашему — Медвежьей Балки.
Поехали богатыри дальше. Слышат: ревет кто-то.
— Да это ж медвежонок зовет на помощь,— упал он в яму и сам никак и сам никак выбраться не может!..— сказал Медвеух.— Надо помочь братишке!
Спустились друзья в овражек — и точно: на дне глубокой ямы медвежонок копошится и ревмя ревет.
Поднял Медвеух с земли толстый ствол, бурею поваленный, опустил его в яму и сказал что-то косолапому несмышленышу на языке беров. Ухватился тот за дерево всеми четырьмя лапами и вылез по нему из ямы. Тут и медведица подоспела на зов своего детеныша.
— Кто здесь моего малыша обижает? — заревела грозно.
Бросился к ней медвежонок, ткнулся в шерсть на животе мордою и рассказал все как было: как он в яму угодил да как помогли ему выбраться из нее люди.
Подобрела медведица.
— Спасибо вам, богатыри, за доброты вашу! Не все, стало быть, люди позабыли про те узы кровные, которые их с берами связывают! Говорите же, что за забота у вас, что за причина такая от мест родных оторвала, в путь-дороженьку пуститься заставила,— может чем и я помочь вам сумею!..
Поведали путники про заботу свою медведице, спросили, не видала ли она Стрел чудесных. Выслушала та и вот что отвечала:
— Упала Стрела,— одна из тех, что вы ищете,— где-то за лесом, посреди поля чистого, Нечистым прозываемого. Да только там навряд ли ее отыщите. Сказывала мне сорока-трещотка, что видала она Стрелу эту дивную у вурдалаков в руках; другой же, червленозлатой, коли болтушке верить, ведьмы завладели... На третью ночь, нынешней не считая, соберется вся нечисть окрестная на Лысой Горе,— туда и ступайте, коль не боитесь!
Поблагодарили путники медведицу и дальше в путь пустились.
Вот и лес пред ними расступился, вот и поле впереди открылось безотрадное. Ибо ни травинки-ни былинки не растет на нем, ни цветочка-ни кусточка не виднеется, и не за что взору зацепиться, окромя хоромин полустлевших, из коих стоны мертвецов неугомонных и тяжелый дух ветр угрюмый доносит; дождь рядит по-осеннему, моет-моет косточки да черепа, повсюду разбросанные, отмыть никак не может. И реют птицы поганые над этим мёртвым царством, поживиться чем высматривают.
И замешкались богатыри, прежде чем из-под сени дерев выехать. Поле-то — впрямь нечистое. Но, сделав по глотку сури питной, осмелели и тронули поводья своих коней. Да недалеко от леса отъехали. Ибо наткнулись шагах в трехстах на тело мертвого Еноха.
Лежал купец из Алатры распростерши руки крестом и остекленевшим взором в небо уставившись. Рот его был чуть приоткрыт, лицо, распухшее и почерневшее, искажала болезненная гримасса. Из-под ворота рубахи виднелась расколотая венисовая пластинка-талисман и сочилась тоненькая струйка запекшейся крови.
Земля кругом была испещрена следами.
— Птица-Матерь-Сва!..— вскричал Медвеух.— Кто ж это его так разделал?!
— Это волки,— отозвался Ясноок, приглядываясь к следам.— Странно еще, что не разорвали они бедолагу на куски!
— Нет, это не волки...— возразил Серый Волк, принюхиваясь.— Так только люди пахнут!..
— Да... Это не волки,— кивнул Тарквин.— Но и не люди... Это вурдалачьи следы. А то, что они его не тронули, не мудрено, их другое интересовало.
— Стрела? — догадался Ясноок.
— Да,— подтвердил русалец.
— Надо бы похоронить его по-людски,— предложил Медвеух.
— Если только нам это удастся...— отзвался Тарквин.
Втроем они вырыли яму, но едва лишь собрались перенести в нее тело Еноха, как в небе грозно зарокотало, засверкали молнии и дождь усилился настолько, что могила начала быстро заполняться водой.
— Э-э... Так не годится...— пробормотал, нахмурившись, Медвеух.— Не в воду же его класть.
Тарквин поднял тоягу и что-то неслышно зашептал. От магического жезла изошло медленное сияние и золотистым облаком повисло над их головами. Дождь прекратился.
Некты переглянулись, но ничего не сказали, начиная уже понемногу привыкать к чудодеяниям русальца. Поспешно вычерпав воду из ямы, они опустили в нее мертвеца и принялись засыпать землей.
Меж тем, хотя дождь и прекратился над ними, но вокруг гремело и сверкало; небо, сгустившееся до черноты, то и дело сыпало молниями и обрушивалось яростным ливнем; при каждом ударе грома земля сотрясалась.
— Напрасно я вас не остановил... Нельзя было его хоронить...— покачал головою Тарквин.— Теперь вот Хозяин гневается!..
Ясноок поднял глаза и прямо перед собою увидел пылающий белый шар величиною с добрую тыкву.
— Смотрите, родия! — вскричал он, отскакивая.
Шар, зловеще потрескивая, проплыл у самого его лица, высветив его мертвенно-синим, приблизился к Медвеуху и застыл, будто всматриваясь в черты богатыря.
— Тихо!.. Не шевелитесь!..— приказал Тарквин. Шар дернулся было в его сторону, но внезапно передумал: резко изменил направление и уверенно поплыл к только что закопанной могиле, сделавшись зловеще-лиловым.
Ослепительная вспышка и раздавшийся вслед за нею оглушительный удар свалили друзей с ног и лишили их на некоторое время способности слышать и видеть. Когда ж они вновь прозрели, то увидели, что вся земля там, где только что была могила, разворочена, исковеркана и обожжена, сам же злополучный купец из Алатры лежит на том месте, где и обнаружили его путники поначалу.
— Не примет его земля...— заметил Медвеух.— Какое же зло надо содеять, чтобы земля вновь и вновь из себя исторгала?..
— Видать, так ему теперь и лежать, бедолаге, покуда птицы глаза не выклюют да хищное зверье по косточкам не растащит...— сказал Ясноок.
— Не свершал он никакого зла,— отозвался Тарквин,— а за то ему лежать так, что сражен он был Стрелою гордской и душа его навью злобной сделалась... И ни звери, ни птицы к нему не притронутся,— до той поры лежать ему тут, покуда солнце да дождь не превратят его в прах, а ветер не развеет по миру! Теперь вы понимаете, за что на нас Хозяин разгневался?.. За то, что вздумалось нам его воле перечить!..
Ясноок присвистнул.
— Так вот что меня ждет, если... Однако... Да, но где же Стрела? И где гора Лысая, про которую медведица сказывала?
— А вон, видишь, холм одинокий, что над кромкою земли высится? Это она и есть. Туда и вурдалачьи следы ведут. Туда же и нам путь держать! — махнул рукою русалец в сторону едва заметного возвышения на горизонте.
— Путь не близкий... А уж скоро смеркаться начнет...— сказал Медвеух.— Нет ли поблизости места, переночевать чтоб можно было спокойно?
— Неподалеку есть источник святой, а рядом с ним — пещера, в которой когда-то человек жил добрый, ныне же она пустует. Да только придется небольшой крюк сделать, если хотите туда попасть...— отозвался Тарквин.
— Что ж... Туда и направимся...— кивнул Ясноок.
К тому времени, когда костер был разведен, совсем уже стемнело, дождь прекратился, взошла луна и на небо высыпали звезды — дщери Стрибоговы. Выкатилось Колесо, зажглись Лосиха с Лосенком, Тур, замерцали таинственные Велесожары...
Обессилевшие за день некты почти сразу заснули, кое-как наскоро утолив голод из своих скудных припасов. Тарквин же — по обыкновению эльфов не спать вовсе — возлежал неподвижно, подстелив свой дорожный плащ под себя, и смотрел в небо своими большими темными глазами,— и они то вспыхивали огоньками, отражая звездный свет, то заволакивались дымкой печали, и плыли в них то Чигирь-Светоносица, то Хранящая Тайну Вечности — Вега, то Эльф-Король со своими верными Семью Всадниками...
Совсем не сомкнул глаз в эту ночь и Серый Волк. Он то рычал куда-то в темноту, беспокойно вслушиваясь, всматриваясь и раздувая ноздри, то, задрав кверху морду, начинал тихонько подвывать на Луну. Наверное, где-то в потаенных уголках его темной звериной души сохранилось смутное воспоминание о той отдаленной поре, когда не было на небе этого серебром отливающего Всевидящего Ока, и как оно появилось вдруг потом, огромное и жуткое, и наделало бед на Земле, едва не погубив на ней все живое... От этого воспоминания внутри у Серого Волка похолодело, шерсть вздыбилась, и он снова взвыл, тоскливо и протяжно. И где-то далеко этот Зов Вечности подхватили другие и передали дальше. И так они перекликались до рассвета, потому что по старинному волчьему преданию, именно волки своим воем отпугнули Луну, когда она хотела упасть на Землю...
Но вот заалела заря на востоке, и первые солнечные лучи позолотили верхушки деревьев. Серый Волк сладко зевнул, растолкал следопытов и, пока они продирали глаза, умывались, пофыркивая, возле ручья, завтракали и седлали коней, урвал-таки несколько мгновений блаженного безмятежного сна...