Оставим покуда некторского следопыта томящимся в скале в ожидании решения своей участи, покинем пределы Верхней Сильфы и перенесемся обратно на склоны Красного Холма, двумя днями раньше...
В ту ночь, когда исчез Ясноок, приснился Ивице странный сон.
Будто лежит она на кровати в горнице, так же, как и сейчас, а возле ее суженый спит безмятежным сном.
Темно и тихо кругом, дрова лишь потрескивают в печи, догорая, да сочится сквозь щели в ставнях голубоватый лунный свет.
Вдруг что-то зашебуршало в сенях, скрипнули половицы, дверь в горницу приотворилась, и вошел кто-то. Остановился, вздохнул тяжко, и стихло все.
Жутковато стало Ивице, подтянула она одеяло до самых ушей и прислушалась.
— О-хо-хо...— вздохнул кто-то снова.
Приоткрыла девушка глаза осторожно и увидела маленького старичка в потешном пестром кафтане, в малиновом колпаке и с бородою до пояса, которую тот задумчиво расчесывал ее гребнем.
— Да это ж домовой! — догадалась Ивица.— Какой смешной! И не страшный вовсе!..
Старичок вздохнул еще раз и, словно в ответ на его вздох, поленья в печи затрещали громче, взметнулось пламя, и на пол скакнул маленький уголек, тут же обернувшийся статным юношей с медно-красною кожей, с черными, как смоль, волосами и глазами, да с прыгающими в них озорными огненными искорками. Алый плащ ниспадал с его плеч, озаряя комнату, и сверкала на поясе богато украшенная каменьями и золотом широкая барма из мохнатого шелка.
— Что не спишь, дедушка? Какие думы думаешь? — спросил юноша.
— Да разве ж заснешь тут, Сварожич? Слышал, новости-то какие?..— отозвался домовой.
— И какие же? Добрые али дурные?
— Это как посмотреть... По мне так не слишком добрые. Гномы лесные с пташкими пернатыми передают, будто горды в наших лесах откуда-то появились. Правда, сами они их не видели, знают только понаслышке, а видели одного из них следопыты наши, Ясноок да Медвеух, а может и еще кто, да сказывать не хотят. Уж на что Леший мастер секреты выведывать, но и ему ничего путного разузнать не удалось. Появился горд и исчез, как в воду канул, а откуда, куда скакал и зачем — неизвестно никому...
— И только-то, дедушка? Никак я в толк не возьму, за что вы, гномы, гордов так невзлюбили? Что вам, право, за забота, какие у них дела могут быть?
— Да нет, Сварожич!.. Против гордов самих гномы зла не таят... Да есть у нас примета такая: там, где горд, там и черт! То есть где горд появится, жди беды вскоре. Идет за ними беда, будь неладна она, по белу свету неотступно. Вот почему и обеспокоились гномы лесные.
— А я так, дедушка, хоть гордов и в глаза не видел и не знаю даже, какие они из себя, в примету вашу не верю что-то и думаю, что напрасно подчуете небылицами вы друг друга!
— Не знаю, Сварожич... Может, ты прав, может — я... Поживем — увидим... А покуда глянь-ка, что нам следопыт из лесу притащил!..
— Да ведь это ж одна из Дивных Стрел! Ай да Ясноок!.. Но слышал я, вроде бы, что нельзя ей без дела лежать да долго в доме ее держать!..
— То-то и оно, что нельзя! Давно пора бы нашему хозяину в путь отправиться и разузнать, что с нею дальше делать, а ему и невдомек — спит себе!..
— А что если разбудить его?!
—Тс-с, Сварожич... Кажется, слышат нас... Подожди-ка немного...
Это Ивица, стремясь выяснить про какую-такую дивную Стрелу толкуют домовой со Сварожичем, чуть приподняла голову и открыла глаза пошире. Но не успела она толком ничего разглядеть, как старик-домовой уже заметил ее движение, шикнул на Сварожича, и тот, завернувшись в свой плащ и уменьшившись снова до размеров уголька, быстро юркнул обратно в очаг, домовой же приблизился к девушке и тихим, вкрадчивым голосом запел ей свою колыбельную песню.
Ты сомкни скорей ресницы И усни, краса-девица, Явь и сон смешает ночь И прогонит думы прочь... Пусть поют ночные птицы, Лунный свет в окно сочится, Шепчут во дворе березы, Навевая деве грезы... Спи, а завтра утром Солнце Заглянет тебе в оконце, Щек коснется луч его, И не вспомнишь ни-че-го...
Он еще не допел до конца, а дыхание девушки уже стало ровным и улыбка, какая бывает только у сладко спящих, нежно-розовым лепестком едва заметно проступила на ее устах...
Проснулась Ивица на рассвете и лишь открыла глаза, улетучились у нее из головы все ночные видения. Отсутствию Ясноока она не слишком удивилась, объяснив его тем, что пошел он навестить друга своего Медвеуха, или к царю Нектору, или же просто прогуляться.
Подбежала девушка к окошку, распахнула ставни, взяла в руки гребень свой и зеркальце, и тут обнаружила на гребешке несколько волосков седых. Чудно ей стало.
И откуда бы им взяться? — подумала.— Не иначе, домовой проказит — бороду свою, верно, расчесывал ночью...
И словно в подтверждение ее мыслям что-то зашевелилось в сенях и смешок оттуда приглушенный послышался.
Выглянула она за дверь на всякий случай, но, конечно же, никого не увидела, домовой ведь мастер прятаться.
Причесалась Ивица, вплела ленту новую синюю в косу, оделась и пошла к студенцу умыться.
А вода в студенце — прозрачная, прохладная, сон гонит и кожу молодит. Наплескалась девица вдоволь, глаза у нее заблестели и лицо разрумянилось, глянула в воду на свое отражение и даже засмеялась: во всем царстве другой такой красавицы не сыщешь — недаром ее Лелей выбрали, и тут померещилось ей, будто кто-то еще из воды на нее смотрит.
Любопытно стало Ивице, перегнулась она через сруб, всмотрелась во тьму бездонную и увидела глаза огромные, мечущие зеленое пламя, нечеловечьи. Вскрикнула девушка, отшатнулась, но поздно! Вспенилась вода в студенце, взметнулись из нее руки чьи-то, вцепились в волосы красавицы льняные и потянули к себе...
Оказалась бы Ивица неминуемо на дне, если б не подмога нежданная: схватил ее сзади за подол кто-то крепко, дернул и оттащил прочь, так что только клок волос в тех руках остался.
Обернулась девица, ни жива, ни мертва,слова вымолвить не в силах, а перед нею Серый Волк пасть скалит и рычит в сторону студенца, Медвеух же по склону бежит, поспешает...
К полудню слух о том, что в студенце завелась какая-то нечисть, и вода в нем стала поганая и для питья негодная, облетел все царство. Наверное, год бы еще судили да рядили об этом происшествии некты, для которых подобное было в диковинку, если б не два других события, последовавших одно за другим и выбивших жизнь в Некотором Царстве из обычного уклада...
Вечером того же дня показались у ворот царева терема трое оборванных и грязных бродяг, в которых некты не без труда признали, в конце концов, своих соплеменников — купцов, отправившихся на праздничную ярмарку в Мирославле, и поведали о том, что на обратном пути напали на караван свирепые разбойники, многих перебили, многих полонили, лошадей отобрали, товары да одежды, им же троим лишь чудом ноги унесть удалось.
А вслед за этим, ближе к ночи, разразилась над Красным Холмом небывалая буря. Обрушились с неба стремительные ледяные потоки; налетел и закружил, свирепо воя, бешеный вихрь, валя деревья, срывая крыши с домов, поднимая в воздух, а затем швыряя наземь все, попадающееся ему на пути, будь то ведро, деревянная колода или собака. Молнии исчиркали невисшую темень неба яркими вспышками, ветвясь, изламываясь и расщепляясь с оглушительным треском, но, по счастию, пощадили людей и дома.
Не столько сама буря напугала нектов, укрывшихся от нее в своих жилищах, сколько доносившиеся сквозь нее жуткие крики и пение, от которых стыла кровь, замирало сердце, плакали дети, у кормящих женщин пропало молоко, собаки скулили, топорщили шерсть и жались к полу, ревела и рвалась из своих стойл скотина, со ржанием дыбились лошади, и даже мужчинам и старикам, убеленным сединами, становилось не по себе.
Никто не спал в эту ночь на Красном Холме. Лишь под утро, когда буря утихла так же внезапно, как и началась, и землю окутало сизою пеленою тумана, уставшие и измучавшиеся некты ненадолго погрузились в сон.
Впрочем, не все из них нашли забвение и успокоение. Кое-кто не смог уснуть и в предрассветный час.
Вот затеплилось окошко в царском тереме, и вырисовалась в нем озабоченная согбенная тень...
Вот появились в тумане двое, человек и зверь, и направились в сторону Кленового озера...
А вот скрипнула дверь в одном из домов, на пороге возникла какая-то неясная фигура, постояла в нерешительности и вдруг, почти бегом, бросилась в сторону Туманки.
Последуем же за ней...
На южном берегу Туманке Ивице не приходилось до этого бывать ни разу. Переплыв на утлой лодчонке вспучившуюся и разлившуюся после ночной непогоды реку, она поднялась по каменным уступам на крутой левый берег и, ступив в Кленовую Рощу, была сильно удивлена спокойствию, царящему в природе. Такое впечатление, что буря совсем не коснулась этой обители ворожей и отшельников: ни одного поваленного дерева кругом, ни обугленного пня, ни даже маленькой лужицы не было видно. Тихо перешептывались могучие вековые клены, воздевшие к небу свои узловатые, корявые руки; беззаботно щебетали пташки; прелетали с ветки на ветку, распушив хвосты, проказливые белки; куда-то спешил, пыхтя, неугомонный трудяга-еж.
Ласковая трава-мурава здесь уже выстлала зеленым ковром землю, радовала глаз и слегка приминалась, колеблемая дуновением ветерка.
Не зная, в какую сторону идти, чтобы выйти к жилищу старой знахарки-отшельницы, о которой ей шепотом рассказывали подруги, Ивица направилась вдоль звонкоголосого ручья, бегущего из глубины леса.
— По крайней мере, так не заплутаю,— рассудила девушка.
Спустя некоторое время ручей круто свернул влево, затем — в противоположную сторону, обмельчал, сузился и вывел ее к родничку, бьющему из-под большого серого валуна.
Девушка сложила лодочкою ладони и, с некоторою опаскою, правда — не схватит ли ее и тут кто-нибудь за волосы,— зачерпнула пригоршню воды, глотнула и освежила ею лицо. А когда подняла голову, заметила неподалеку вход в пещеру, завешанный лошадиной шкурой.
Подойдя, она нерешительно отодвинула завесу и заглянула внутрь.
Повсюду сушились какие-то травы, коренья и плоды; полки были заставлены многочисленными горшочками и кувшинчиками с таинственным содержимым; ярко полыхал огонь в очаге; в большом медном котле булькало и парило мутноватое варево, распространяя резкий, но чем-то приятный запах; в углу, развалясь на толстенной берестяной книге, дремал пушистый черный кот, а вокруг него, нисколько его не боясь, резвились беленькие мышата с забавными мордочками и глазками-бусинками.
Отшельницы не было видно.
Ивица прошла к очагу и присела подле на маленькую скамеечку.
Кот лениво приоткрыл глаза, дунул в ус, но ничего не сказал.
Вскоре послышались неторопливые шаги, стук палки, и в пещере появилась знахарка — сгорбленная старуха с седыми космами и изборожденным глубокими морщинами лицом, с большим уродливо изломанным носом, с желтоватой, кустящейся порослью волосков на щеках и подбородке, кожей, с глубоко запавшими, но глядящими зорко, глазами, над которыми нависли мохнатые, сросшиеся на переносье брови.
Не обращая внимания на девушку, она, опираясь на свою клюку, проковыляла к котлу и замерла над ним, бормоча что-то нечленораздельное. Потом шикнула на кота: — Кышь, проклятый!...— и тот, мгновенно проснувшись, выгнул дугою спину и куда-то исчез.
Старуха подбросила в очаг хвороста, заложила что-то в ноздрю, оглушительно чихнула и, наконец, обернулась к испуганно дрожащей Ивице.
— Не бойся, девица, не обижу я тебя,— проскрипела она,— и слабое подобие улыбки скользнуло по ее сухим, обескровленным губам.— Я уж с вечера тебя поджидаю — знала, что придешь, вот и огонь развела, и варево зварила, и чудо-зелье приготовила... Ну-ка, глотни с дороги, небось иззябла вся!..
Ивица взяла протянутую ей ворожеей чарку и, обжигаясь, сделала несколько глотков густого, пахучего, темного зелья. Дыхание ее прервалось, а потом теплой приятной волною заполнило грудь; страх отпустил, и она облегченно вздохнула.
Старуха внимательно всмотрелась в ее раскрывшиеся широко глаза, удовлетворенно кивнула и сказала:
— А теперь, девушка, делай все, что я скажу... Сама же помалкивай... Увидишь что-нибудь — мне дай знать, не увидишь — значит, не дано тебе.
Развязав мешочек, висящий на поясе, она выгребла из него горсть черных горошин и бросила их в булькающее в котле варево — то яростно вскипело, наполнив пещеру черными едкими клубами пара.
На глазах у Ивицы выступили слезы, и она поперхнулась.
— Тс-с...— проскрипела старуха.— Смотри...— и, достав из другого мешочка белые горошины, кинула их в котел.
Варево в нем перестало булькать и парить и внезапно попрозрачнело.
Ведунья поймала за хвост беленькую мышку и, не обращая внимания на ее отчаянный писк, острым кривым ножом вспороло ей брюшко и, выхватив горящее, еще бьющееся сердечко бедной зверюшки, бросила в котел его.
Вслед за тем туда последовали пучок какой-то травы, клок шерсти кота, длинный изогнутый корень, который старуха предварительно измельчила в ступе, несколько капелек крови из наколотого иголкой пальца Ивицы и волосок с ее головы.
Отхлебнув зелья из чарки и передав ее девушке, ворожея воздела над котлом руки и скороговоркою принялась произносить заклинание.
Белый свет, смешайся с Тьмою, Бледный цвет, зажгись звездою, Сердце рдяное, усни, Кровь отдай и кровь возьми! Волос девы, вейся змеем, Дай мне силу чародеев, Спутай мысли, спутай сны, Сок отдай и сок возьми! Ясен корень, черен-глаз, Слушай мой тебе приказ: Очи девы проясни, Миг отдай, а день возьми! Шерсти клок, полынь, зола... Чтоб отвадить духов зла. Дивин-корень, кровохлебка — Будет бабушке похлебка! Вот, готово... Раз, два, три! — Все остынь и все замри!
Из котла повалил розоватый дым, варево же покрылось голубою поволокою, сквозь которую проступили какие-то неясные очертания.
— Смотри...— шепнула ведунья, беря ивицу за руку и подводя ее поближе.
Ивица всмотрелась и увидела множество бегущих и мечущихся людей с искаженными от ужаса лицами, с безумными невидящими глазами, среди которых признала немало знакомых нектов — мужчин и женщин, своих родителей, подружек, сестер, братьев и прочих... Но Ясноока среди них не было...
Перед ее взором возникли полные решимости и мужества лица — царя Нектора в шлеме и с обнаженным мечом, старцев с развевающимися на ветру бородами и следоаытов, то и дело натягивающих тетивы луков и посылающих одну за другой стрелы в невидимого врага... Но и среди них не оказалось его суженого...
— Видишь его?..— шепотом спросила ведунья.
Ивица печально покачала головой.
— Странно...— пробормотала старуха.— Смотри внимательней...— и подбросила в котел еще несколько черных и белых горошин из мешочков.
Варево на миг вскипело и вновь застыло, повинуясь заклинанию.
Ивица увидела Медвеуха и Серого Волка, идущих по размытой дождем, поросшей кустарником дороге, петляющей между сосен...
— Видишь?..— напряженно спросила ворожея.
— Нет...— тихо, одними губами отозвалась девушка.
— Ну, девица-краса, если и на этот раз ничего не выйдет, считай, что мертв твой суженый!..— воскликнула бабка, высыпая в котел содержимое обоих мешочков.
Варево в котле забурлило, заклокотало. Ивицу обдало вырвавшимся из него густо-розовым жаром, и вдруг перед нею всплыло лицо Ясноока, даже не все лицо, а только его верхняя часть — глаза, лоб, волосы,— но и этого было достаточно, чтобы не спутать его с кем-то другим...
— Это он!..— вскричала Ивица.— Вижу, вижу!
И тут же видение пропало — варево принялось тускнеть, темнеть, мутиться и приняло свой первоначальный облик.
Ивица, закрыв лицо руками, судорожно рыдая, опустилась без сил на скамью.
— Не плачь, девушка,— как можно ласковее произнесла старая знахарка.— Жив твой суженый... И долго еще жить будет... Дольше всех нектов, дольше тебя, даже меня, старую, переживет... Не скоро дано вам свидеться, да и вернется к тебе уж другой он. Но коли ждать будешь — дождешься того, кому сердце свое отдала... Больше ничего не скажу тебе, милая. Потому как и сама не ведаю... Да ты не печалься, Возьми эти вот две горошины, белую и черную, авось пригодятся! Белую в огонь бросишь — мышка белая прибежит, тоску отгонит, печаль развеет, из беды выручит; когда же совсем худо станет, черную кинешь — зверь черный придет, мурлыкать начнет и ластиться, молока просить, да только ты ему молока не давай, покуда не отведет он туда тебя, куда сам знает... Мне же, девушка, тоже что-нибудь подари, не уходи так — много сил я с тобой потратила...
Ивица подняла голову и увидела, что ведунья еще пуще к земле пригнулась, стоит, на клюку опираясь, а та, того и гляди, выпадет из рук ее, старческих, трясущихся...
Пожалела она старуху.
— Что ж тебе подарить, бабушка? — спросила.
Подари мне ленту свою, девица,— отозвалась та,— коль не жалко...
Выплела из волос Ивица ленточку синюю шелковую и протянула ей.
— На, возьми, бабушка! Да только на что она тебе?
Старуха взяла скрюченными пальцами подарок, спрятала его в один из мешочков на поясе и ничего не ответила.
Ивица поднялась, зажала крепко в кулачок горошины, данные ей знахаркой, и вышла из пещеры.
В ясном ночном небе мерцали звезды и плыла желтоватая долька Луны, слегка на ущербе.
Девушка, подивившись тому, как быстро минул день, подобрала подол и бегом бросилась к берегу реки...
| вернуться назад... | дальше через Пропасть!.. |
| оглавление | карта сказки | посвящение | на главную |