Некторские следопыты.

Этих глаз не любил ты и лжёшь...
Р.Киплинг

Следопытов в Некотором Царстве было немного, едва с десяток-другой наберется. Занимались они тем, что разведывали новые пастбища для скота, грибные и ягодные места, взымали дань с диких животных да попутно собирали травы и коренья. А кроме того, сопровождали в последнее время купеческие караваны в Мирославль с целью охраны, и потому, в отличие от прочих нектов, умели обходиться с оружием,— носили длинные костяные ножи и луки со стрелами, но пользовались ими редко, пуская в ход лишь для защиты и никогда — для нападения. Знали следопыты все тропы в Синем Бору, тайные проходы через Заморочные Топи Болотии, забирались и дальше на север в Дремучий Лес, доходили до самых Непролазных Чащоб. Знания свои и секреты в тайне хранили от непосвященных и передавали из поколения в поколение, от отцов к сыновьям. Через них поддерживали некты и свою извечную связь с Жителями Леса, Полей и Вод — не людьми.

Юноши-следопыты, достигнув определенного возраста, отдавались на выучку самому Лешему, и за то время, что полагалось прожить им в лесу, набирались от него ума-разума и постигали все премудрости лесной науки: учились распознавать следы, находить пищу, понимать язык птиц, животных, камней, духов Природы; предвещать и влиять на погоду, использовать тайные силы трав и своего тела и многому-многому другому.

По прошествии времени Леший заводил их подальше в лес или в топи и там оставлял одних, каждому предоставляя возможность выбираться, как умеет. И только выдержавшие это последнее испытание признавались настоящими следопытами и впоследствии сменяли своих отцов. Неудачников же Леший превращал в пни, камни и коряги или же отдавал на семьдесят семь лет в услужение лесному царю Берендею, но некторские следопыты обычно выдерживали испытание достойно...

В год, о котором ведется повествование, учеников у Лешего было двое: Ясноок, отличавшийся своей ловкостью, находчивостью и умением схватывать знания на лету, и его ближайший друг Медвеух — сын человека и Медведя, запросто ворочающий здоровенные деревья и подбрасывающий камни пудов шести весом так, будто они невесомые, слывший в то же время за доброго и славного малого.

Время, проведенное друзьями в лесу, подходило к концу, близились дни весенних торжеств — русалий, а вместе с ними и пора последнего испытания для вновь посвящаемых в следопыты.

А по всей стране вовсю уже готовились к празднеству: ткались светлые одежды из льна, скатерти покрывались искусной вышивкой, сколачивались деревянные столы для пиров и устанавливались на отрогах Красного Холма, приносились жертвы упырям, обитающим в Туманных Землях, собирались щедрые дары берегиням и русальцам и складывались у Священной Березы.

Девушки примеряли новые наряды, вплетали в волосы яркие ленты, молили Макошь, свою покровительницу, о счастливой судьбе и гадали, какая же из них окажется всех краше в этом году и будет выбрана Лелей.

Купцы спешно собирались в дорогу, чтобы не опоздать на праздничную ярмарку в Мирославле.

Музыканты разучивали новые песни, а пьяницы уже успели отведать хмельного и теперь бродили, пошатываясь, балагуря и расточая во все стороны блаженные улыбки.

Уже длиннющий, красноносый, румяный, с закаченными к небу круглыми глазками, с оскаленной, улыбающейся лукаво и жутковато пастью, со всклокоченною копною пшеничных волос, обложенный вязанками хвороста, стоял напротив царского терема, вызывая смех и радостное оживление в толпе, Ярило, готовый мгновенно вспыхнуть, как только поднесут к нему пылающий факел.

Уже поредел туман над Туманкой, и со дня на день ожидалось появление русальских дружин. Особенно же ждали их хворые и больные, так как всем известно, что русальцы — искуснейшие лекари и кудесники, и своими волшебными заговорами, пением и курениями могут исцелить любую болезнь. К одному лишь рукой прикоснутся — и у него уже щеки заалеют, к другому только магический шар поднесут, поймав в него солнечный луч,— и вот уж зажили все раны и язвы, а третьему и одного взгляда русальского и пения достанет, чтоб излечиться...

Меж тем наступил день, и Леший, разлучив Медвеуха и Ясноока, развел их в разные стороны тропами, им неведомыми, да по бездорожью, да по лесным кочкам, по трясине, прочитал им последнее наставление и, протяжно свистнув, сгинул, как и не было.

Огляделся Ясноок и видит, что стоит он на кочке зыбкой возле березки низкорослой, а кругом — такие же кочки, да травы болотные, да трясина, едва-едва ряской подернута. И куда идти — непонятно, и как попал сюда — не помнит.

Только стал он дальше осматриваться, приметы какие-нибудь искать, слышит: из-за спины голосок тоненький раздается:

— Что, добрый молодец, задумался?.. Не заплутал ли часом?

Обернулся — никого. Только трифоль — вахта-трава — бледно-розовым цветом цветет. И не успел Ясноок удивиться, не рано ли в этом году трифоль расцвел, смотрит, а перед ним — девочка, маленькая да ладненькая, с головкой в розовых кудряшках, стоит.

— Меня Вакха зовут,— говорит.— Болотяночка я... За то, что любила от сестричек своих болотных в лес убегать и с лесным людом — берендеями - дружбу водила, царица Болотии Волхова грозная превратила в цветок меня и запретила в подводном царстве появляться. Так и стою я с тех пор на краю топей, вход в царство караулю. Глаза мои от слез покраснели, вся земля кругом горечью их пропиталась... Жду богатыря я, берендеича славного, который заступится за меня перед Волховой и уведет с собою к люду лесному, веселому. Кликуша болотная — кикимора — сказывала, что зовут его Белозором, оттого что очи у него — ясные, царские, как у тебя... Уж не ты ли это будешь, добрый молодец?..

Дрогнуло от ее речей сердце у Ясноока, признал он девочку Вакху, печальницу болот, и решил ей помочь, чем сможет.

— Яснооком меня зовут,— сказал.— Родом я нект с отрогов Красного Холма. И хоть не знаю как пока, попробую из беды тебя выручить, ибо не принято у некторских следопытов перед опасностью отступать и на зов о помощи не откликаться... Выходи, грозная Волхова, царица мира Болотного!.. Хочу поговорить с тобой!..

— Что ты?! Что ты?! — испугалась Вакха. Разве ж можно так?.. Ты ведь не берендеич, и в колдовстве ничуть не смыслишь, погубит тебя царица болотная!.. Кто из смертных один раз ее увидит, тот не устоит, тому уж одна дорога — в самые топи!

— Хоть и не берендеич я, да не зазря ж год в учениках у Лешего ходил, кой-чему научился! — ответил Ясноок.— Нет, я не отступлюсь!..

И снова Волхову кликнул.

И — глядь! — стоит от него в трех шагах девица высокая, стройная, в зеленом сарафане из трав, в багуловом венце, украшенном черными, голубыми и солнечными болотными каменьями. В руках у нее любим-корень плакун-трава, на шее — ожерелье из князь-ягоды, а вокруг нее болотянки нежноликие хоровод водят.

— Что за смельчак меня звал?! Никак смертный покой Болотного Царства дерзнул нарушить? — говорит.— Смотри же, сам в топи лезешь! Иди, коль не боишься!

— Не ходи,— Вакха шепчет, вновь трифолем обернувшись.— Не губи себя...

— Не ходи, не гляди в очи Волховьи...— березка ветвями шевелит, его удерживает.

Но — поздно. Глянул уж Ясноок в глаза Царицы Болотной. А глаза у нее — диво! — зеленые-зеленые, зеленее листвы молодой, зеленее первого луча рассветного. И манят, манят к себе... Ну как тут не пойдешь?

Шагнул Ясноок к царице, руки ей навстречу протянул, и тут же обеими ногами по колено в трясине увяз.

Загикала, захохотала кикимора за кочкою; девушки-болотянки хороводом его окружили. А Волхова принялась заклинанье читать.

— Смертного заклинаю, гостя непрошеного, багулою, таволгою и горлянкой! Пусть на веки вечные, дерзкий, в топях сгинет! Люд болотный, болотичи верные, хватайте его, тащите к себе! Не пускайте, крепко держите, спутайте-спеленайте по рукам да ногам!.. Сердце вырвите — огнем болотным зажгите! Заклинаю вас именем мамуры, шикши и огня летучего! Повинуйтесь своей царице Волхове!

И тут же ухватили болотичи следопыта за ноги и по пояс в трясину уволокли. Дернулся он к березке на кочке, хотел было за ветви ее ухватиться, но не тут-то было: еще больше в трясине погряз.

А болотичи все сильнее за ноги тащат, не отпускают, а Волхова все вперяет в него очи свои зеленущие, недобрые.

Вспомнил тут Ясноок заветы старика Лешего, вырвал из земли любим-корень, что рядом рос, и принялся его жевать, покуда все его тело силою нечеловеческой не налилось. Напрягся он тогда, рванулся, изловчился — и схватил березку за веточку. Потянул ее, пригнул, и только тогда дух перевел, когда обеими руками за ствол уцепился.

А ствол у березки тоненький, в палец толщиной, того и гляди сломается. А болотичи не отпускают, крепко за ноги держат. Ни туда и ни сюда.

Вокруг него болотянские девы кружатся, одурь болотную — багулу — в руках держат, от запаха которой голову ведет и руки слабеют, а Волхова дальше свои заклинания творит. Стоит перед ним, грозная и величественная, не шелохнется, не улыбнется, и вливает ему в душу изумрудный яд очей своих.

— Ну,— подумал Ясноок,— пропал я, похоже... Не отпустит меня Царица Болотная... Да только и ей со мною так просто не совладать...

И точно его мыслям вторя, Вакха откуда-то шепчет:

— Не выбраться тебе самому, рыцарь смелый... И мне не помог, и себя напрасно сгубил... Ночь близится... В темноте болотичи из топей повылазят, кикиморы — из-за кочек, глотку и глаза холодною жижею залепят, огни болотные закружатся — ослепят, воли лишат, с ума сведут...

— Может, и не выбраться... Да только не пугай зря,— прервал ее Ясноок.— И так ноги застыли — не чувствую их, руки тяжестью налились, от багулы голова раскалывается, сознанье мутится, да в пот бросает!..

Пожевал он еще любим-корня, жажду ерником черным утолил — вроде, полегчало слегка.

— Ничего,— сам себя подбодряет.— До ночи продержусь как-нибудь... Не справиться со мной болотичам днем... А там, глядишь, и придумаю чего...

Но не успел подумать так, как со всех сторон к нему гадины и гаденыши топяные поползли. Это Волхова им приказала пришельца дерзкого ядом убить...

Но не растерялся следопыт юный: нарвал вокруг себя таволги-цвета и принялся им змей хлестать, приговаривая:

— Убирайтесь-ка, змеиные отродья, прочь по добру — по здорову! Таволгой вас заклинаю и травой змеиной!

Волей-неволей пришлось гадинам подчиниться. Увидала это Волхова и рассвирепела: как смеет, мол, чужак безродный так подданными ее помыкать,— но виду не подала. Наказала еще раз болотичам держать смертного покрепче и ушла. И болотянок с собой увела...

Поднял Ясноок глаза к небу, чтоб полюбоваться в последний раз, может, его безмерной голубизной, да с солнышком попрощаться, к западу клонящимся, и видит: ворон кружит над болотом.

— Кар-р!.. Кар-р!..— кричит.— Что, добрый молодец, в беду попал? Не печалься, то не смерть еще — помогу я тебе!..

— Чем же ты помочь-то мне можешь, птица кудесная? — вздохнул Ясноок.— Лети уж с миром... А коль увидишь друга моего Медвеуха, попрощайся с ним за меня да пожелай удачливей быть!

Ничего не ответил ворон, замахал крыльями и улетел.

А небо уж заревом малиновым на западе налилось, а на востоке — сгустилось, потемнело. Далеко-далеко у моря, за Рифейскими горами, на краю земли, уже поджидали солнце черные лебеди Влесовы, чтобы доставить его к рассветному часу по подземной реке за Великий Восточный хребет...